"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

обучением английскому методом Давыдовой, но в этом секторе конкуренция была
жестокой до рукоприкладства, отчего он и ретировался в более мягкие сферы.
То есть страсть к модификации природы, как я понял, была абсолютной
составляющей Распоповича.
Была у него еще какая-то факультативная программа по типу не то
психоанализа, не то НЛП, которую он приложил к обучению скорочтению. Еще,
поговаривали, он возился с веществами. "Он мне всю плешь одно время проел
тем, - договаривал Куракин в дверях, - что хочет сделать какого-то
сверхчеловека. Я его спрашиваю, это ты что ли о себе? А он говорит, ты не
понимаешь - я же говорю именно про то, чтобы сделать. Я, то есть тот, кто
делает. Мне не интересно быть, а интересно делать".
- Ты в самом деле думаешь, что такое возможно? -спросил я на лестнице.
- А кто знает, что вообще бывает. Много мы знали в совке или много мы
знаем про эти десять лет. Может быть, за это время на свет сущие монстры
повылезали. А ведь и вылезли - это ведь уже не привычное нам пространство,
не наше оно уже и - вовсе не только из-за возраста и не от общественных
перемен.
- Тогда бы их было заметно.
- Ничуть. Даже по двум причинам. Либо они так и действуют, ты просто не
замечаешь. Потому что они все время действуют. Это у тебя пионерские
замашки, чтобы умный дедушка был. Все же происходит не вообще, а в слоях, в
которых хрен кто увидит что происходит и отчета себе в этом не отдаст. Люди,
в конце концов, собой больше заняты. Что они могут заметить? Ну вот ты хотя
бы помнишь, как тебя и что перепахивало? Кого перепахало, того уж нет, а кто
перепахан, так он уж другой, как ему вспомнить процесс? Вот видишь, так до
сих пор мысли и излагаем, "во-первых", "во-вторых". А кто нас этому научил?
Вовсе ведь не обязательно так все излагать. Вообще, ты много знал из того,
что при твоей жизни происходило? Это же вон как в конце восьмидесятых все
только и печатали-читали тонны о том, как все было на самом деле. А раньше
разве обо всем этом догадывались, хотя вот уж откровения? Это же всегда
так - да ты можешь кого угодно встретить, Николу Чудотворца, но его не
узнаешь: потому что все происходит частным образом, а ты любую странность
тут же отнесешь к особенностям человека. Или просто его не учтешь, потому
как знаешь, что главные вещи непременно должны спускаться с небес. Ну вот
они и спустились. А ты не успел заметить, как они спускались, вот и думаешь,
что перед тобой обычный прохожий.

То есть что получается? - внутренне охнул я. - Ему это удалось? Но не
рассказывать же предысторию газетчику. Ну и что, что он на работу
устраивается, такой сюжет уж не упустит. Но Куракин, несомненно, стал
мудрым - совершенно непонятно, когда именно и по какой причине. Что ли
Россия в натуре восставала из пепла или это его Мэри собой вразумила. Мы шли
по улице.
Я ничего еще не понял, только ощущал некое смутное состояние медленного
узнавания: что-то совмещалось: собака, лысый человек, бородатый человек,
чей-то голос, механически, как рэпер, читавший Тютчева. Голем, Галчинская.
Ничего не было еще понято, но некий (как определил бы это Отто Вейнингер)
геном оформился в своей неопределенности, и это оформившееся предположение в
сумме пахло примерно так же, как и вся эта история с собакой, мальчиком,
ночным визитом. Примерно как брикет сухого киселя, если кто-то еще помнит,