"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

вспомнить. Да, мы тогда решили, что там можно отыскать железную дорогу -
детскую, с поездом, вагончиками, станциями и шлагбаумами. Нет, не нашлась.
Так что и запомнилось прежде всего про кошек. А сам дом был пятиэтажный,
потолки высокие, оштукатурен чем-то темным. Возможно, конечно, это городские
сажа и копоть, а на самом деле он был каким-нибудь бежевым.


Дома у Куракина

Здесь Куракин и жил в третьем этаже, вполне по-барски. История его
жизни была бесхитростной: он работал когда-то на научных должностях, как
перебивался в начале 90-х - особо не знаю, сам не благоденствовал, так что
не было времени интересоваться другими. При этом он переводил фантастику, а
потом - удачно, кажется, совпав со своей психической структурой - ушел в
журналисты, их тогда требовалось много. В самом деле, в этой профессии ему
было совершенно не нужно помнить, с кем и о чем он говорил накануне, а он
этого как раз и не любил. Мы с ним познакомились во времена
научно-технической деятельности в одном из занюханных отраслевых НИИ,
Машиностроения торгового оборудования что ли, бытовавшего в стандартном
ниишном пенале (очень плоский длинный дом в шесть этажей, бетон-стекла, с
вечно ломающимися лифтами и линолеумом в коридорах) на улице Шереметьевской,
в густых зарослях под мостом на Останкино. А уж когда оказалось, что мы на
одной улице живем, то отношения стали почти родственными.

Тогда, аккурат в начале перестройки с сопутствовавшим ей кооперативным
движением, он пристроился к какой-то переводческой фирме, которую сделали
его то ли родственники, то ли одноклассник. Тогда, разумеется, переводили
фантастику. Как старший товарищ, с которым мы долгие годы (лет восемь, не
меньше) просидели в одной служебной комнате, - он объяснил мне, что времена,
когда к печатному слову относились трепетно, прошли, из чего вытекает, что
париться над одной книгой не только год, а и полгода - неправильно, тем
более что париться там не над чем, не для того эти книги писаны. Сам он
впоследствии решил, что переводы ему не подходят, и ушел в газетчики. А я на
этом глупом деле так и прозябал. Эх, в самом деле-то, кем бы мы могли стать,
не окажись такими раззявами и сообрази в начале судьбоносных перемен
научиться себя предлагать, а не ждать, что в неведомое счастье засосет
просто ходом времени и проч.
Понятно, чего ему не сиделось за переводами, он был не то чтобы
непоседливым, но все время проваливался в какое-то свое пространство - по
причинам, которые от него и не зависели вовсе. У него там внутри что ли
время быстро шло или все предыдущее как-то быстро стиралось - возможно,
какая-то эмоциональная память была слабой, так что жизнь его выглядела, если
со стороны поглядеть, дерганой - что касается, например, связей. Попрыгунчик
какой-то получался, против своей воли.
Причем он явно не испытывал никаких прежних привязанностей - то есть
мог относиться к бывшим знакомствам вполне дружелюбно, но вот какой-то нити,
связывавшей его с другим человеком, которая возникала бы от прожитого вместе
времени и общих дел, он не ощущал. Будто бы из своих уходов-переходов
неизвестно куда он возвращался другим человеком, то есть - существовал будто
и не здесь. Но и там, где он существовал взаправду, бывал редко, заходя туда