"Примо Леви. Периодическая система" - читать интересную книгу автора

зарабатывать на жизнь, да и общепринятые моральные устои утверждали: "кто не
работает, тот не ест". Но в глубине души они наверняка были инертны, потому
что не проявляли тяги ни к отвлеченному умствованию, ни к едким словесным
баталиям, ни к утонченным и бесплодным философским дискуссиям. И не случайно
при каждом повороте судьбы, а их было немало, они сохраняли равновесие,
исполненную достоинства сдержанность, добровольно (или вынужденно) держались
в стороне от главного течения реки жизни. Благородные, инертные, редкие. По
сравнению с историями известных еврейских общин Италии и Европы их история
очень бедная. Судя по всему, они попали в Пьемонт около тысяча пятисотого
года из Испании через Прованс, о чем свидетельствует топонимическое
происхождение их фамилий: Бедарида от Бедарридес, Момильяно от Монтмельян,
Сегре (приток реки Эбро, протекающей на северо-востоке Испании в провинции
Лерида), Кавальон от Кавайон, Мильяу от Мийо; а название городка Лунель в
дельте Роны между Монпелье и Нимом, переведенное на еврейский, легло в
основу еврейско-пьемонтской "лунной" фамилии Ярак.
Возможно, по причине того, что в Турине их не приняли или приняли
плохо, они осели в сельских районах Южного Пьемонта, занялись шелководством,
но даже в самые благоприятные периоды не выбивались из нужды. Никогда их
особенно не любили, впрочем, как и не ненавидели, сведений о жестоких
гонениях нет, хотя стена подозрений, необъяснимой враждебности и насмешек на
самом деле продолжала отделять их от остального населения даже спустя
несколько десятилетий после эмансипации евреев в тысяча восемьсот сорок
восьмом году и последовавшего за ней разрешения селиться в городах. Как
рассказывал мой отец, чье детство прошло в городке Бене Ваджиенна, его
ровесники после школы потешались над ним, правда беззлобно, помахивая
зажатым в кулаке краем куртки и скандируя: "Свиные уши, ослиные уши евреи
особенно любят кушать". Про уши - это была их собственная фантазия, зато сам
жест кощунственно пародировал приветствие, каким обмениваются в синагоге
набожные евреи, сменяя друг друга во время чтения Библии: каждый
демонстрирует край своей молитвенной накидки с кистями, количество, длина и
форма которых строго предписаны ритуалом и имеют религиозно-мистический
смысл.
Само собой разумеется, что дети, дразнившие отца, о происхождении этого
жеста ничего не знали. Мимоходом замечу, что надругательство над
молитвенными накидками столь же старо, как и антисемитизм: из этих накидок,
отобранных у депортированных, эсэсовцы в лагере придумали шить кальсоны и
распределять их потом среди узников-евреев.
Как обычно происходит, отторжение было взаимным. Меньшинство, в свою
очередь, воздвигло оборонительный барьер против христианского большинства,
неевреев (гуйим)[1], необрезанных (нарелим), и попыталось воспроизвести на
провинциальной сцене с мирными буколическими декорациями библейскую эпопею
об избранном народе. Из-за этой глубокой разобщенности наши дяди и тети -
мудрые, пропахшие табаком бородатые патриархи и великие хранительницы
домашнего очага, теряя присущее им чувство добродушного юмора, с гордостью
говорили про себя: "Мы - народ Израиля".
Что касается самих слов "дядя" (барба) и "тетя" (манья)[2], надо сразу
сказать, что они имеют расширительное толкование: так мы называем всех
родственников пожилого возраста, даже самых дальних, а поскольку все или
почти все пожилые люди общины в далеком прошлом нам родня, то получается,
что у нас огромное количество дядюшек и тетушек. Когда дяди и тети достигали