"Примо Леви. Периодическая система" - читать интересную книгу автора

открылись двери учебной лаборатории. Что там будет происходить, никто толком
себе не представлял, но, кажется, П. задумал нечто вроде древнего ритуала
посвящения в современной технической форме, цель которого - оторвать нас от
книг и школьной скамьи и, бросив в дым, который разъедает глаза, в кислоту,
которая разъедает руки, доказать нам, что практика не имеет ничего общего с
теорией. Я не собираюсь оспаривать пользу, больше того, необходимость
подобного посвящения, но в бесчеловечности, с какой оно проводилось, легко
угадывался злорадный характер П., его намерение подчеркнуть разделявшую нас
дистанцию, поглумиться над нами, его покорным стадом, вызывавшим у него лишь
презрение. Короче говоря, он не удосужился посвятить нас в тонкости
профессии, не расщедрился ни на одно напутственное слово, не сказал и не
написал ничего, что подбодрило бы нас перед вступлением на избранный путь,
уберегло бы от неизбежных опасностей. Я часто думал, что в глубине души П. -
дикарь; собираясь в лес на охоту, он не берет ничего, кроме ружья, точнее,
копья или даже лука, потому что полагается только на самого себя. Бери, что
есть, и иди! Если расчет верен, никакие пожелания или напутствия не
требуются; теория - ерунда, учись по ходу дела; чужой опыт не годится, все
проверяй на собственной шкуре. Если ты чего-то стоишь, то победишь, но, если
у тебя слабое зрение, нетвердая рука и плохой нюх, лучше сойди с дороги и
займись чем-нибудь другим. Я уже говорил, что на первом курсе нас было
восемьдесят человек; тридцать бросили химию уже через год, еще двадцать
сделали это позже.
В лаборатории царили порядок и чистота. Мы проводили в ней по пять
часов ежедневно - с двух до семи. Вначале ассистент назначал каждому
задание, потом мы отправлялись в "лавку", где колючий Казелли выдавал нам
исходный материал - экзотический или самый что ни на есть обыкновенный:
одному кусочек мрамора, другому десять граммов брома, третьему немного
борной кислоты и еще горсть глины в придачу. Вышеназванные ценности Казелли
вручал нам с явным недоверием: это был хлеб науки, хлеб П. и в конечном
счете его собственный, потому что он им распоряжался, а мы, профаны и
недоучки, могли, чего доброго, использовать его не по назначению.
Казелли любил П., но спорной, ядовитой любовью. Он служил ему верой и
правдой около сорока лет и, будучи его тенью, его земным воплощением, являл
собой любопытный человеческий экземпляр, как и все, кто выполняют
наместнические функции: я имею в виду тех, кто представляют Власть, не
обладая ею лично, например церковники, музейщики, охранники, медицинские
сестры, помощники адвокатов и нотариусов, торговые агенты. Все они в большей
или меньшей степени склонны перенимать черты тех, кому служат, копировать
образец, как искусственные кристаллы. Одних это угнетает, другим доставляет
удовольствие, и в зависимости от того, действуют ли они по долгу службы или
по собственной инициативе, взаимоотношения с "хозяином" складываются
по-разному. Случается, его личность поглощает их собственную целиком, лишая
нормального человеческого общения, поэтому они часто остаются одинокими, как
монахи, для которых безбрачие - обязательное условие, без соблюдения
которого нельзя приблизиться к Всевышнему и Ему служить.
Казелли был тихий, молчаливый человек, но в его грустном и в то же
время надменном взгляде можно было прочитать: "Он великий ученый, значит, и
я, его famulus[9], чего-то стою... Пусть я обыкновенный человек, зато знаю
то, чего не знает он... Я понимаю его лучше, чем он себя; я умею
предугадывать его поступки... Я имею над ним власть; я его охраняю и