"Виктор Левашов. Убийство Михоэлса" - читать интересную книгу автора

целиком отдался подготовке к будущей адвокатской деятельности. Изредка
только попадал я в театр.
Так прошло лет двенадцать. Потом произошла революция. После революции я
поступил в театральную школу.
В театре я играл в основном комедийные роли. Но почти в каждой
комедийной роли я улавливал какое-то трагедийное звучание. Оно было
настолько ощутимым, что порой рецензенты даже называли меня актером
трагикомедии, а мои товарищи, восприятию которых я особенно доверял, стали в
один голос советовать мне подумать о шекспировском Лире. Но тогда я был еще
очень далек от помыслов о серьезной работе над "Королем Лиром". Слишком
сильно было во мне недоверие к своим силам.
В 1932 году в моей жизни было много горя. Я потерял за очень короткий
срок нескольких близких мне людей. Эти тяжелые утраты настолько выбили меня
из колеи, что я стал подумывать вообще бросить сцену. Выходить на сцену и
играть свои старые роли стало для меня невыносимым. В этих ролях были
комедийные эпизоды, смешившие весь зрительный зал. Мне же этот смех казался
чуждым. Мне было завидно, что люди могут смеяться. Я сам был тогда внутренне
лишен этой возможности. Я твердо решил уйти из театра. Но мои товарищи по
театру, желая вернуть мне интерес к жизни и к работе, все чаще и чаще
говорили: "Вот вы сыграете Лира..."

Сталин нахмурился. Вернулся к началу абзаца. Фраза "В 1932 году в моей
жизни было много горя" была подчеркнута. На полях против этой фразы стояла
карандашная "галочка" и надпись, сделанная хорошо знакомым Сталину почерком
Поскребышева: "См. комментарий". В конце статьи лежал еще один машинописный
листок. Сталин прочитал:
"На обсуждении спектакля "Король Лир" в объединении драматургов Союза
писателей выступил драматург А. Афиногенов. Из стенограммы: "Плач Лира над
трупом Корделии - почти библейское прощание с телом. В 1932 году у Михоэлса
умерла молодая жена, он провожал ее, шел за гробом и разговаривал все время.
И теперь играет это отчаяние над трупом мнимой дочери. Он кричит тонким
голосом, тихим оттого, что отчаяние слишком велико: "О-о-о-о-о..."
Кого имеет в виду автор статьи, когда пишет о других близких ему людях,
которых он потерял в 1932 г., выяснить не удалось. В 1932 г. был раскрыт
контрреволюционный заговор М. Рютина, В. Каюрова, М. Иванова и др. Среди
обвиняемых и осужденных по делу "Союза истинных марксистов-ленинцев" не было
никого, связанного с С. Михоэлсом".

Сталин хмыкнул. Очень хороший работник Поскребышев. Но дурак.
Прямолинеен, как бронепоезд. Как будто, кроме Рютина, больше никто не был
репрессирован в 32-м. Были. А выяснить не удалось, потому что он, Сталин, не
приказал выяснить. И не прикажет, пожалуй. Да, не прикажет. Пока.

Сталин подошел к окну. Глухо. Пусто. Черно.
1932-й. Страшный был год. Черный. Никогда еще Сталин не получал такого
подлого, предательского удара судьбы.
Незабываемый 32-й.
Ночь с 8 на 9 ноября. Ужин у Ворошиловых в их квартире в Кремле.
Надежда. В красивом черном платье. Чайная роза в волосах. Надменная.
Нервная. До боли красивая. До злобы. Вырядилась. Корчит из себя. Хочет