"Дорис Лессинг. Повесть о двух собаках " - читать интересную книгу автора

возможного грабителя.
Сначала Джока с Биллем запирали на ночь в столовой. Но там поднималась
такая возня, такой лай, такая беготня от окна к окну, стоило взойти луне
или солнцу или хотя бы качнуться черной тени ветки на белой стене, что
очень скоро пришлось выставить их на террасу, потому что они по всем ночам
не давали нам спать, и мы уже едва держались на ногах днем. Сопровождалось
это собачье изгнание множеством наказов от мамы быть "умными и вести себя
хорошо"; она с надеждой внушала псам, что вопреки своему естеству они
должны спать с заката до рассвета. Но как только Билль стал подрастать, их
с Джеком по утрам частенько не оказывалось дома. Перед завтраком они с
виноватым видом появлялись на тропинке, которая шла в поля, шерсть их была
забита репьями: мы знали, что, погнавшись за совой или оленем и неожиданно
очутившись далеко от дома в незнакомом ночном мире, они принимались
разнюхивать и разведывать его, готовясь к вольной жизни и свободе, которая
их ждала.
Да, сторожевых собак из Джока с Биллем не получалось. Может быть,
сделаем их охотничьими? Дрессировать их взялся брат; во дворе с утра до
ночи звучали дурацкие команды: "Лежать, Джок!", "К ноге, Билль!", на
собачьих носах дрожали куски ячменного сахара, собачьи лапы протягивались
для пожатия. Джок переносил "науку" стоически, всем своим видом показывая,
что готов вытерпеть что угодно, лишь бы доставить удовольствие маме. Пока
брат их обучал, он то и дело обращал к ней деликатно-торжествующий и в то
же время извиняющийся взгляд, и через полчаса брат отступался, говорил, что
в такую жару невозможно заниматься, он устал как собака, и Джок тут же
мчался к маме и клал ей голову на колени. А вот Билль так никогда ничему и
не научился. Не научился сидеть смирно с золотистым кусочком сахару на носу
- он мгновенно его проглатывал. Не научился идти у ноги, не помнил, что
нужно делать с лапой, когда кто-нибудь из нас протягивал ему руку.
Объяснялось все очень просто, я поняла это, наблюдая за сеансами
"дрессировки": Билль был дурачок. Я, конечно, пыталась изобразить дело так,
будто он презирает обучение и считает унизительным для себя выполнять
чьи-то команды, а готовность, с которой Джок усваивает всю эту чепуху,
говорит о недостатке характера. Но, увы, скоро стало невозможно скрывать
прискорбную истину: мой Билль не отличается сообразительностью.
Тем временем из толстенького очаровательного малыша он превратился в
стройную, красивую молодую собаку с темной, в подпалинах шерстью и крупной
головой ньюфаундленда. И все-таки оставались в нем смешные щенячьи повадки
- если Джок, казалось, так и родился взрослым, солидным, чуть ли не с
сединой, то в Билле всегда жило что-то юное, юным он остался и до своего
последнего дня.
Обучение продолжалось недолго: брат сказал, что пора переходить от
теории к практике, это должно было успокоить отца, который твердил, что у
нас не собаки, а черт знает что.
Для нас с братом и для двух наших собак начался новый этап в жизни.
Каждое утро мы отправлялись в путь. Впереди с ружьем в руке шагал брат,
важный от сознания ответственности, которая на нем лежит, за ним бежали
собаки, и замыкала этот испытанный временем боевой отряд я,
четырнадцатилетняя девчонка, которую, конечно, не допускали к участию в
серьезном мужском деле, но в роли восторженного зрителя она была
необходима. Эту роль мне приходилось играть давно - роль маленькой девочки,