"Дорис Лессинг. Повесть о двух собаках " - читать интересную книгу автора

гладкой коже, но вот наконец из дому вышел "уроженец Норфолька" и позвал
щенка, потом закричал на него что было сил, потом бросился на ошалевшего
несмышленыша и сунул его в деревянный ящик, где желтые полосы лунного света
прятались в черной, пахнущей собаками тени.
- Иди, милая, иди к нему, - сказал "уроженец Норфолька", погладив
Стеллу по голове, и она послушно залезла в конуру. Она мягко перевернула
щенка носом. Тот так измаялся, что остался бессильно лежать на спине,
раскинув вздрагивающие, будто в предсмертной агонии, лапы и дыша с хриплым,
прерывистым стоном. Наконец я оторвалась от Стеллы и ее детеныша и
вернулась в маленький кирпичный дом, где буквально все раскалилось от
ненависти. Засыпая, я представляла себе, как спит, свалившись с ног от
усталости и уткнувшись носом в черный, дышащий бок матери, маленький
неуемный щенок, а по пестрой его шкуре крадутся полоски лунного света,
льющегося сквозь щели в сосновом ящике.
Утром мы его увезли, а Стеллу хозяева заранее заперли в доме, чтобы
она не видела, как мы уезжаем.
Все триста миль нашего долгого пути Билль, как самый последний
дуралей, валялся пузом кверху на коленях у меня или у мамы, и без конца
тявкал, пыхтел, сопел и зевал, закатывал глаза и блаженно потягивался. Ни
мне, ни маме, ни брату, которого мы в городе забрали с собой, потому что в
школе начинались каникулы, не было с ним ни минуты покоя. Едва увидев новую
собаку, брат заново утвердился в роли хозяина Джока и решительно отверг
моего щенка как существо, стоящее на самой низшей ступени развития. Мама,
которую Билль к этому времени совершенно покорил, соглашалась с ним, но
говорила, пусть только брат посмотрит, какие у щеночка на лбу прелестные
складочки. Отец возмущенно требовал, чтобы обоих псов "как следует
выдрессировали".
Чем ближе мы подъезжали к дому, завершая наше нелегкое путешествие,
тем чаще мама говорила о Джоке со всевозрастающим чувством вины:
- Бедный наш маленький Джок, что-то он скажет?
"Бедный наш маленький Джок" уже давно вырос в сильного, красивого
молодого пса: тело было у него большое, вытянутое, шерсть теплого
золотистого цвета с темной полосой на спине - вполне немецкая овчарка,
только спереди слегка похожа на волка или на лисицу из-за острых, всегда
настороженных ушей. И уж, конечно, никому бы не пришло в голову назвать его
"маленьким". Было в нем какое-то сдержанное достоинство, оно не изменяло
ему, даже когда мама корила его за визиты к негритянским псам.
Встреча, к которой мы готовились с таким трепетом, оказалась настоящим
триумфом для обоих ее участников, особенно для Джока, который заново
покорил мамино сердце. Щенка вытащили из машины и посадили неподалеку от
крыльца, где сидел Джок, как всегда сдержанно и с достоинством дожидаясь,
чтобы мы обратили на него внимание. Билль с визгом понесся по выложенному
камнем дворику перед домом. Потом он увидел Джока, кинулся к нему,
остановился в двух шагах, уселся на своя толстенький зад и залился звонким,
взволнованным лаем. Джок слегка открыл пасть - то ли в зевке, то ли в
оскале, - опустил одно ухо, потом другое и не то зарычал, не то
презрительно засмеялся, а щенок тем временем подполз к нему совсем близко и
подпрыгнул прямо к его оскаленной морде. Джок не отскочил - он видел, что
мы наблюдаем за ним, и заставил себя сидеть смирно. Наконец он поднял лапу,
перевернул Билля на спину, прижал его к земле, оглядел со всех сторон,