"Николай Семенович Лесков. Специалисты по женской части" - читать интересную книгу автора

Антоновича, полковника Лаврова, профессоров Сеченова и Флоринского и
нигилиствующего чиновника государственной канцелярии Ю. Жуковского? Г-ну
Карновичу тут было не справиться с такой внушительной компанией, и женский
вопрос в умеренных журналах очень долгое время оставался совсем без
специалистов. Еще бы несколько месяцев такого безлюдья, и вопрос этот,
пожалуй, мог бы совершенно умолкнуть, ибо нигилистическим специалистам по
женской части становилось решительно не с кем ни разговаривать о женщинах,
ни препираться о них. Волею-неволею приходилось или замолчать, или держать
на языке своем одного Виктора Аскоченского - этого bete noire[1] русских
реформаторов и публицистов; но имя Аскоченского ныне уже не производит
впечатления.
Вопрос был совсем при своем последнем конце и до этих пор, конечно, уже
давно бы угас, если бы его не поддержали редакторы "Отечественных записок"
А. А. Краевский и его покойный сотоварищ Дудышкин. Эти почтенные люди
отыскали в расстроившемся гнезде стрижей "Эпохи" писателя, которому ни
подобного, ни равного по уму и по образованности до сих пор во всей русской
литературе еще не было. Этот бесценный человек есть критик-философ-физиолог
Н. И. Соловьев. Г-н Соловьев написал в разных родах очень много, так много,
что едва ли кто-нибудь из начавших свою литературную карьеру одновременно с
ним мог написать половину того, что написано г. Соловьевым, и потому об этом
плодовитом писателе у всех людей русской литературы сложилось мнение самое
определенное и притом совсем одинаковое. Это, положим, удивительно, что все
русские литераторы подумали одинаково о чем-нибудь на свете, но на этот раз
так случилось. Г. Соловьев такой писатель, о котором, впрочем, и невозможны
сколько-нибудь противоречащие мнения: и постепеновцы, и нигилисты, несмотря
на раздирающую их вражду, отдают г-ну Соловьеву вполне заслуженную им
справедливость, признавая его совершеннейшею неспособностью и литературным
paletot quai.[2] И действительно не имеющая пределов куча вздора,
напечатанного г. Соловьевым в "Эпохе", "Отечественных записках" и "Всемирном
труде", свидетельствует несомненным свидетельством, что писатель этот не
имеет ни вкуса, ни образования, ни тени эрудиции, ни даже самой легкой
начитанности, но обладает наглостию и легкомыслием, превосходящими и
байроновского переводчика г. Минаева, и нигилиствующего чиновника
Жуковского, и все, удивлявшее до сих пор читающую Россию своим развязным
нахальством, все, что, получив дерзость строчить, вламывается в вопросы, о
которых, по своему житейскому и научному невежеству, рассуждать не имеет
никакого права. Такой сотрудник, как г. Соловьев, не может быть приурочен со
смыслом ни к какой литературной работе, что и доказывается его нынешними
работами по новому журналу, в котором он в сегодняшние дни спохватился
разбирать русские народные былины и песни, не стесняясь давно уже
выраженными о них авторитетными мнениями г. Буслаева. Для г. Соловьева закон
не писан, и он, с величайшим спокойствием, рассказывает своими словами и
цитатами былины и песни, думая, что он их этим объясняет. Он не замечает
даже, что называет былину песнею и песню былиною, точно так, как до сих пор
называл повести статьями, а статьи повестями. Он пишет самый несуразный
вздор и доволен им.
Но в "Отечественных записках" с ним было не так. Осторожный и
многоопытный Улис, стоящий во главе этого издания, обладая неоспоримою
прозорливостью, умел с замечательным тактом сэксплуатировать даже г.
Соловьева. Г-н Краевский не то, что г-н Хан. Г-ну Краевскому, видавшему на