"Н.С.Лесков. Дама и фефела" - читать интересную книгу автора

талантом - не бояться никаких скандалов. Обладая такими боевыми свойствами,
дама притом была также чрезвычайно неутомима как в натиске, так и в
преследовании. Муж с женою едва ли не с первых же дней брака не поладили, и
с тех пор они постоянно жили очень дурно, а по переезде их в Петербург жена
постаралась устроить так, что это скоро сделалось известно всем в редакции.
Прием, для этого употреблявшийся, был простой: дама, с виду очень
образованная, сама приходила в редакцию или в контору и жаловалась на мужа
всем: Дудышкину, Краевскому и т. д. до конторщика Боголюбова, который
выдавал деньги. Дама делала это не только без малейшей застенчивости, но и
без всякой нужды, просто как бы по влечению души. Впрочем, может быть, она
имела какую-нибудь цель понизить акции своего мужа, представляя его смешным
и пошлым. Скромность она не уважал а и без всякого стыда рассказывала самые
ужасные вещи о том, как грубо и бесцеремонно она обращается с мужем.
- Он хочет меня остановить жалкими словами, - говорила она. - Mais cest
drole! {Но это забавно! (франц.).} Как же он может на это надеяться, когда я
ему уже давно сказала, что я никакого скандала не боюсь? Je sais ce que jai
faire! {Я знаю, что мне делать! (франц.).}
Она, однако же, скоро всем надоела, и Дудышкин перестал ее принимать,
так же как и Краезский, но в контору она еще являлась и срамила мужа как
только находила возможным. Ей, конечно, не верили, но, однако, все-таки она
повредила мужу уж одним тем, и то сделала его смешным. Вдобавок она
вооружила против него Краевского, которого она подстерегла раз на его пути
от дома к Гимнастическому павильону и засыпала его претензиями, а когда он
стал от нее убегать, повторяя: "Ей-богу, ей-богу, я болен и ничего не могу!"
- она, не получив от него желаемого сочувствия, сказала ему вслух: "Quel
vieux idiot!" {Старый идиот! (франц.).} - и бросилась в открытые двери
Семионовской церкви, закричав с крыльца, что "проклянет его перед образом".
Краевский, впрочем, на нее не сердился и не оробел от проклятия, а говорил
вечером: "Бабы! я их знаю!" И он, кажется, действительно "знал баб", и
потому в редакции дело писателя облаживалось хорошо, но не так это выходило
в очах служебного начальства, к которому предприимчивая супруга тоже
являлась и говорила там, что ее "pique-assiette" {Блюдолиз, прихлебатель
(франц.).} не верит в бога: и непочтительно говорит о таких и таких особах,
чего-де она, как институтка, не может сносить и "доведет до сведения",
потому что у нее есть дитя, которое надо воспитывать в добрых правилах. -
Да! Je ne suis pas seule! {Я не одна! (франц.).}

IV

Чего хотела достичь эта супруга, того она, кажется, и сама не знала.
Определенно она стремилась только "получать его жалованье". Это она
заимствовала где-то у жен фабричных рабочих, у которых мужья пропивают
заработки. Хороший пример понравился ей: тогда любили "народное". Правда, ее
муж не пропивал заработка, ну, а все-таки...
- Je ne suis pas seule! Сделайте милость! Краевский приказал:
- Отдайте, отдайте!
Он знал женщин.
Муж как услыхал об этих изветах, так и заболел; больной он остался
совершенно беспомощен при своей беспощадной тиранке. Мы жили тогда
неподалеку друг от друга у Таврического сада, где я живу тридцать лет, и я