"Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны [И]" - читать интересную книгу автора

здорово струхнул.
Я откровенно ответил, что оно действительно так и было, но что я буду
биться, как паладин, если только побываю в двух-трех сражениях. После
этого все общество стало на мою сторону, утверждая, что я заслуживаю
извинения, что схватка была жаркой и что для молодого человека, никогда не
нюхавшего пороха, я все-таки держался молодцом.
Затем разговор перешел на мулов и лошадей, приведенных нами в
подземелье. Решено было назавтра, чуть свет, отправиться всем в Мансилью,
чтоб продать их там, так как слух о нашем набеге, вероятно, еще не дошел
до этого места. Приняв такое решение, мы закончили ужин, после чего снова
вернулись на кухню, чтобы взглянуть на сеньору, которую застали в том же
состоянии: мы были уверены, что она и ночи не проживет. Хотя нам
показалось, что жизнь в ней еле теплится, однако некоторые разбойники не
переставали бросать на нее любострастные взоры и обнаруживать грубое
вожделение, которому они непременно дали бы волю, если бы Роландо не
уговорил их подождать, по крайней мере, до тех пор, пока дама придет в
себя от подавляющей грусти, сковывавшей ее чувства. Уважение к атаману
обуздало их страсти; иначе ничто не спасло бы этой сеньоры: даже смерть
была бы не в силах уберечь ее честь.
Мы оставили на время эту несчастную женщину в том состоянии, в котором
она находилась. Роландо ограничился тем, что передал ее на попечение
Леонарде, и все разбрелись по своим помещениям. Что касается меня, то,
улегшись на свое ложе, я, вместо того чтоб заснуть, не переставал
размышлять о несчастье этой сеньоры. Я не сомневался в том, что она
знатная дама, отчего судьба ее представлялась мне еще более горестной. Не
мог я также без дрожи подумать об ожидавших ее ужасах, и я чувствовал
такое огорчение, точно меня связывали с ней узы крови или дружбы. Наконец,
поскорбев об ее участи, я стал раздумывать над тем, как сохранить ее честь
от угрожающей опасности и в то же время самому выбраться из подземелья. Я
вспомнил, что старый негр был не в состоянии пошевельнуться и что со
времени его недомогания ключ от решетки находился у стряпухи. Эта мысль
воспламенила мое воображение и навела меня на замысел, который я тщательно
обсудил, после чего, не медля, приступил к его выполнению следующим
образом.
Я притворился, будто у меня колики, и начал сначала вздыхать и стонать,
а затем, возвысив голос, принялся вопить благим матом. Разбойники
проснулись и вскоре собрались около меня. Они спросили, отчего я кричу
таким истошным голосом. Я отвечал им, что у меня ужасные рези, и для
большей убедительности стал скрежетать зубами, строить невероятные
гримасы, симулировать корчи и метаться самым неистовым образом. После
этого я вдруг успокоился, как будто мне несколько полегчало. Но минуту
спустя я снова извивался на своем жалком ложе и ломал руки. Словом, я так
хорошо разыграл свою роль, что разбойники, несмотря на присущую им
хитрость, дались на обман и поверили, что я действительно испытываю
страшные рези. Однако эта удачная симуляция повлекла за собой своеобразную
пытку, так как мои сердобольные собратья по ремеслу, вообразив, что я
вправду страдаю, принялись наперебой облегчать мои муки. Один приносит
бутыль с водкой и принуждает меня отхлебнуть половину; другой насильно
ставит мне клизму из миндального масла; третий, распарив полотенце, кладет
мне его, еще совсем горячее, на живот. Я тщетно кричал, умоляя о пощаде;