"Иван Лепин. Трое" - читать интересную книгу автора

начинался - работы предстояло много, не до болезни.
Девочка, Люся, раньше годика ходить начала, шустрая была, разговаривала
бойко. Только не зря в народе говорят: где радость, там и горе. Будто и
впрямь по Ольгиной судьбе бороной прошлись: что ни день - то хуже ей
становилось. Ни лекарства, ни отвары, ни припарки, ни молитвы не помогали. И
слегла она, напрочь слегла.
Ольга видела, как туго приходилось Егору: и за дочерью ухаживал, и
огород пропалывал, и корову доил, и хлеб пек... Все сам. Похудел, бриться
забывал. Ольга просила его, чтобы тещу на помощь пригласил, - категорически
отказался. "Я, Оленька, сам все смогу. Ай у меня рук нетути?"
И вот однажды, когда Егор подсел к ней на кровать, она предложила:
- А ты женись, Егор.
- Что? - вскипел Егор. - Что ты мелешь?
- А ты выслушай. Я все продумала.
- Ну, валяй, - нарочито грубо сказал он и приготовился слушать.
- И тебе легче будет, и Люсе нашей. Меня, надеюсь, в беде не оставите,
кружку воды подадите. Правда, Егор: женись. С моего согласия.
- Ты представляешь, что люди скажут?!
- Умные - поймут, глупые - и раньше на нас всякую чепуху несли...
Умоляю: женись. Она, мне кажется, согласится.
Егор вскочил с кровати:
- Кто - она?
- Она. Фрося.

Года полтора назад, когда Ольга в положении была, отпустила она Егора
на свадьбу в соседнюю деревню. Одного. К дальнему родственнику какому-то.
Там они рядом за столом и оказались - Егор и Фрося. Познакомились. Подвыпив,
танцевать пошли. Краковяк, страдание. А в барыне она его, огненного плясуна,
чуть не запалила. Он первым и сдался. "Ты как заведенная машина", - сказал
он ей и, выходя из круга, взял Фросю за бочок. "У нас в Баранове все
такие", - утирая платочком лоб, не без гордости ответствовала Фрося и слегка
отстранила Егорову руку.
"Огонь-девка", - подумал Егор и пригласил ее в сенцы - проветриться.
Уже вечерело, в сенцах стояла темень, и Егор полагал, что никто из
гостей не замечал, как он, попыхивая "козьей ножкой", поглаживал шелковую
кофточку на Фросе, как чмокнул ее в щечку. Раз и другой. А потом - горячо
уже - в губы. Умом он понимал, что берет грех на душу перед Ольгой, а
сердцем прикипал к молодухе. Списывал тот грех на крепкий хмель.
Протрезвеет - и остынет, "Да и не видит тут нас никто", - легкомысленно
думал он и снова тянулся губами к губам Фроси.
Но какая свадьба, беседа или простая пьянка-гулянка проходит на Руси
без вездесущих кумушек-голубушек? Без тех, что и приходят-то лишь затем,
чтобы от их любопытствующего ока не ускользнула ни одна мелочь: кто сколько
выпил, кто сколько съел, кто с кем танцевал, кто кого провожал. Для чего это
нужно? А чтобы потом было о чем поговорить-посплетничать. Пусть даже без
злого умысла.
Попался, конечно, на глаза кумушкам и Егор, наивно полагавший, что в
темени сенцев никто не замечал их с Фросей и то, как они любовничали. И,
естественно, через день-другой слух об этом дошел до Ольги. Ольга не
поверила.