"К.Н.Леонтьев. Египетский голубь" - читать интересную книгу автора

- Если они надоели вам, то каково же мне? - отвечал я ему. - Что ж
делать!.. Надо иметь терпение. Дайте денег взаймы, я сошью себе платье у
Мира.

- Проиграл много, а то бы дал с радостью! - печально сказал на это
секретарь...

Однако это замечание принесло свои плоды...

Я стал думать о том, как бы мне устроить это дело и явиться пред милою
Антониади; я не говорю чем-нибудь особенным, а хоть таким как все... Нужно
было занять. Но где? У кого?

Я стал было просить вперед мое жалованье у нашего казначея Т.,
добродушного толстого грека-католика. Он иногда давал. Но на мою беду Т. был
в то время под самым неблагоприятным для меня впечатлением.

Один из небогатых сослуживцев наших, родом болгарин, незадолго пред
этим взял у него вперед жалованье за два месяца, заболел и умер. Толстый Т.
топал ногами и с мрачным видом кричал:

- Вообразите, какой фарс разыграл со мной "ce diable de Stoyanoff"!
Взял деньги и умер! И я теперь плачу казне свои... Я не буду больше никому
давать ни копейки.

Что мне было делать? Мера терпения моего истощилась; та внутренняя
самоуверенность, та гордость, которая до этой минуты возвышалась над белыми
старомодными и странными кителями, начала почему-то слабеть... мне
становилось больно, скучно...

Счастливая случайность выручила меня неожиданно. Тоскуя о новом платье,
я зашел к Вячеславу Нагибину, молодому чиновнику русского почтового
ведомства в Константинополе.

Он был юноша богатый; расчетливый до скупости; по службе аккуратный;
маленького роста, свежий и красивый, как куколка; охотник до хороших вещей,
до древностей, до восточных ковров, до кипсеков. Я с ним был в хороших
отношениях; во время приездов моих в столицу находил всегда пристанище на
прекрасном диване его приемной, и даже, признаюсь (я дал себе слово во всем
признаваться в этом рассказе), удивлял всех тем, что умел, несмотря на его
чрезвычайную расчетливость, занимать у него деньги, льстя ему и подделываясь
без особого труда под его археологические вкусы. На этот раз мне опять
удалось то же самое и в гораздо больших размерах. Нагибин достал где-то
очень редкое иллюстрированное издание "Секретный Помпейский Музей". Я начал
объяснять ему, почему эти, по-видимому, бесстыдные изображения помпейских
жилищ не производят на человека со вкусом и нравственным чувством того
возмутительного впечатления, которое производят на него цинические картины
нашего времени. Я доказывал ему (конечно, не без основания), что
сравнительное целомудрие и изящество древнего сладострастия происходило от
того, что было освещено как бы косвенными лучами самого религиозного начала,