"Леонид Леонов. Саранча" - читать интересную книгу автора

глинистых полупустынь; в двадцать седьмом ее разбили почти одновременно с
бандами Джунаид-хана. Он знал богарного пруса, который временами стихийно
возникал в Голодной степи, на солонцах и в зарослях тугая; этот пожирал
ровно столько, чтобы вывести свое отвратительное поколение и умереть. Народ
слышал даже про эпиляхну, озимую совку, паутинистого клещика - грабителей
хлопчатника, виноградников и бахчей, но никто еще не переживал такой, почти
библейской напасти.
Наивные догадки, что Гератская провинция задержит основную лавину
саранчи, не оправдались. Саранча врывалась в пределы Туркмении изовсюду; она
садилась уже в прикультурной полосе; ее измеряли количеством суток пролета и
километрами посадки. Дехкане бездействовали, [541] уверенные, что беда не
всползет на их высокие дувалы, пока черные пятна саранчовой проказы не
покрыли их житниц и не оголились плодовые деревья. Во многих местах муллы и
ишаны устраивали эпические жертвоприношения на пораженных полях и жертвенной
кровью кропили эти неисцелимые раны: саранча охотно пожирала даровое их
угощение. Тогда первобытный страх понудил людей попросту распугивать там и
сям осевшую смерть; насекомые трескуче поднимались и уже в рассеянном виде
опускались на соседние поля, а всетуркменская беда не убывала. И один только
спокойно спал в эти тревожные ночи - сусатанский пограничник!
Борьба велась пока впустую, и когда полторы недели спустя в штабе у
Акиамова, как назывался теперь его исполкомский кабинет, состоялся доклад
профессора, приехавшего в числе других из всесоюзного центра, - установилось
гнетущее затишье. Зудин в тот раз сидел возле председателя окружной
комиссии; он сказал своему соседу:
- Темно, Абдуразыков, ой, темно! Ровно в валяный сапог смотришь!
А тот хоть и не понял сравненья, ответил так:
- Кундогды, Зудын.
Совещание началось поздно. В ожидании начала пили воду и просматривали
горы саранчовых сводок, валявшихся на столе для всеобщего обозрения. Стояла
гомерическая жара; все как приклеились к стульям, так и не шевелились.
Профессор пришел сам, откуда-то из задней, неожиданной двери. Он был в
пиджаке и сапогах, которые легонько поскрипывали, - это последнее
обстоятельство почему-то подействовало на всех крайне успокоительно. Многим
даже показалось, что профессор не дурак выпить, и это также давало
уверенность, что гость не просто мимоезжий турист, не бесплотный рыцарь
некоей отвлеченной дисциплины, а приехал прежде всего драться и работать. Он
сел за стол и начал с того, что снял с себя пиджак и бережно повесил его на
спинку стула.
- Вас не шокирует? - покосился он на Иду Мазель и так приподнял бровь,
что глаз его стал совсем круглым, как копейка. - У меня, видите, немножко
астма, и я не привык к высоким температурам.
- Да вы снимите, товарищ, и воротничок, - предупредительно вставил
Зудин и чуть ли не протягивал руки, чтоб помочь.
- Нет, зачем же? Тут все-таки не баня! [542] Он начал с биологического
очерка о странствующей саранче. Голос профессора звучал несколько глухо,
вначале трудно было предположить, что путное можно сыграть на этом разбитом
деревянном инструменте. Но вот из горла его вырвались резкие, незнакомые
звуки; кадык его, острый и в пупырышках, похожий на грудку ощипанного
цыпленка, выпрыгнул и спрятался в воротник; он назвал прежде всего имя этого
множественного врага, покушавшегося в конечном итоге на все политические