"Дмитрий Леонтьев. Роса в аду " - читать интересную книгу автора

забот до мировых проблем нет, голова за весь мир не болит. Наше дело
маленькое - отразиться, повториться, покривляться и убраться... Удачной
прогулки, хозяин...

***

В подземных катакомбах было темно, сыро и пахло просто отвратительно.
Дважды я впотьмах наступал на что-то скользкое, разлагающееся и
едко-смердячее, видимо, брошенные для устрашения на дороге остатки каких-то
животных. Путь к цели был мне ясен, но столь замысловат, что невольно
вспоминалась поговорка: "Здесь сам черт ногу сломит". Но меня неудержимо
звал вперед запах. Запах глупости, жестокости и вседозволенности. Источник
этого запаха таился в самом конце подземного лабиринта, и я шел вперед,
влекомый любопытством и жаждой развлечений. Несколько раз я замечал на
стенах жалкие попытки сотворить "охранительные знаки", еще пару раз мне
пришлось тенью проскальзывать мимо облаченных в темные одежды стражей -
высоких, широкоплечих детин с дебильно-насупленными выражениями лиц, - и
наконец огромная, напоминающая пещеру комната распахнула передо мной свои
двери... Точнее, двери-то как раз остались плотно закрытыми изнутри, но что
такое "закрытые двери" для того, кто хочет войти?
Кольцом из каменных скамей вдоль стен в три яруса, зал напоминал
цирковую арену или амфитеатр. В центре зала был установлен широкий чугунный
алтарь, напоминающий клетку, с установленным внутри нее подносом для сбора
крови. С одной стороны алтаря, на треугольном камне, перевернутом "острием"
вниз, крепился перевернутый крест, с другой стороны возвышалось некое
подобие трибуны. Арена была окружена четырьмя скоплениями свечей,
расставленных группами по тринадцать свечей в каждой. Судя по исходившей от
них вони, свечи были изготовлены из жира убитых животных. Маленький, грязный
человек с длинными, сальными волосами, возраст и пол которого не мог
определить даже я, ходил по кругу, зажигая свечи. Я понял, что успел к
самому началу церемонии. Чтоб не мешать участникам ожидаемой тусовки, я
скользнул на верхний ярус амфитеатра и, незримый, присел на холодной скамье
в предвкушении скорого действия.
Ждать пришлось недолго. Когда последняя свеча была зажжена, прислужник
подошел к висевшему на стене медному кругу, взял в руки молоточек и трижды
ударил им в импровизированный гонг. Эхо с удовольствием подхватило гулкий
звук, смакуя и перекатывая его по углам зала. Двустворчатые двери широко
распахнулись, и в коридоре я увидел облаченных в темные одежды людей,
держащих в руках смердящие факелы. Вереницей они вошли в зал, и я увидел,
что балахоны были не черные, как казалось раньше, а темно-рыжие, сшитые из
добротного бархата. Капюшоны скрывали лица сектантов, позволяя утаить от
соседей гримасы и выражения их мимики. Я насчитал тридцать три человека.
Закрепив факелы в специальных подставках на стенах, они степенно расселись
на скамьях. Из маленькой двери, расположенной в противоположной части зала,
появился еще один человек в сером балахоне, но без капюшона. Маленький,
толстый, кривоногий, он просеменил к трибуне, зажимая под мышкой толстую
папку красно-багряного цвета. По манере держать ее и по тому, как привычно
устроился он на трибуне, я понял, что сей "подвижник" имеет немалый опыт
выступлений перед зрительской аудиторией.
- Братья! - сипло воскликнул он, зачем-то вздымая вверх руки. -