"Пропавшая улика" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)Глава 1 СПЕРВА МЛАДЕНЕЦ[1]Сизого цвета «шевроле» стоял в пятидесяти футах от входа в больницу. Машина была не новой и не старой — обычный автомобиль для воскресных семейных поездок с заметными вмятинами на крыльях. Толстый мужчина, с трудом втиснувшийся за руль, внешне вполне соответствовал автомобилю. На нем были мятый синий костюм с пятнами на лацканах, белая рубашка, успевшая пропотеть на утреннем июньском солнце, и голубой галстук с неуклюжим узлом. Фетровая шляпа с пятнами пота на ленте, купленная в универмаге «Мейсис» прошлым летом, лежала на сиденье рядом с ним. Толстяк выглядел как миллионы других нью-йоркцев. Как он любил повторять, в его бизнесе примечательная внешность может сослужить плохую службу. Самое главное — не быть замеченным каким-нибудь любопытным зевакой, который мог бы впоследствии указать на тебя в суде. К счастью, ему незачем было заботиться о производимом на клиентов впечатлении. Публика, с которой толстяк имел дело, пользовалась бы его услугами, даже если бы он появлялся перед ними в плавках. Толстяка звали Финнер — А. Берт Финнер. Многим леди, в поте лица трудившимся в ночных клубах, он был известен как Фин[2], из-за его милой привычки засовывать им шуршащие пятидолларовые купюры в нейлоновые чулки. У него была маленькая занюханная контора в старом офисном здании на Восточной Сорок девятой улице. Дипломатично поковыряв в зубах, Финнер несколько раз шумно втянул щеки и откинулся на сиденье, чтобы спокойно переваривать завтрак. Он прибыл рано, но в таких делах поздняя пташка оказывается перед пустой кормушкой. В пяти случаях из десяти, сокрушался Финнер, клиенты в последнюю секунду меняют решение. Толстяк наблюдал за входом в больницу. Постепенно его губы приобрели форму буквы «О», немигающие глазки еще глубже утонули в жире, грушевидная физиономия приобрела сосредоточенное выражение, и он машинально начал свистеть, откровенно наслаждаясь собственным искусством. Финнер явно принадлежал к редкому типу счастливых толстяков. Он насвистывал «О, сладостные тайны жизни»[3]. «Сюжет как раз про меня», — любил повторять он. Когда из больницы вышла девушка, толстяк уже стоял на ступеньках. — Доброе утро, — жизнерадостно воскликнул он. — Все о'кей? — Да. — У девушки был низкий, хрипловатый голос. — Никаких осложнений? — Нет. — Надеюсь, наш малютка здоров и счастлив? — Финнер протянул руку, чтобы приподнять угол голубого одеяльца с личика младенца, но девушка отодвинула его плечом и прижала к себе сверток. — Не прикасайтесь к нему. — Ну-ну, — успокаивающе произнес толстяк. — Держу пари, он красавчик. Разве может быть иначе, если мама такая куколка? — Он снова попытался взглянуть на ребенка, но девушка оттолкнула его. — Ладно, пошли, — кратко сказал Финнер. Взяв у нее клеенчатую сумку с подгузниками и бутылочками детского питания, он вразвалку зашагал к автомобилю. Девушка плелась за ним, прижимая к груди завернутого в одеяло младенца. Толстяк, открыв для нее переднюю дверцу, положил ей руку на талию. Она стряхнула его руку и села в машину. Финнер пожал плечами. — Где вас высадить? — Мне все равно. У моего дома. Автомобиль медленно тронулся с места. Девушка крепко держала голубой сверток. На ней были зеленый замшевый костюм и похожая на мужскую фетровая шляпа, кокетливо надвинутая на один глаз. Она выглядела по-театральному эффектно со своими золотистыми волосами, отливающими зеленью у корней, большими карими глазами и широким, подвижным ртом. Этим утром она не воспользовалась косметикой. Лицо было бледным, и губы обветренными. Девушка приподняла угол одеяла, разглядывая сморщенное маленькое личико. — Никаких дефектов или родимых пятен? — внезапно спросил толстяк. — Что? Он повторил вопрос. — Нет. — Она начала укачивать ребенка. — Вы сделали с его одеждой то, что я вам велел? — Да. — Вы уверены, что на ней нет никаких меток? — настаивал толстяк. — Я же говорила вам! — Девушка свирепо повернулась к нему. — Не могли бы вы заткнуться? Он спит. — Они спят, как пьяные. Все прошло легко? — Легко? — Девушка горько усмехнулась и снова посмотрела на сверток. — Просто интересуюсь. — Финнер вытянул шею, стараясь разглядеть личико младенца. — Иногда инструменты... — Не волнуйтесь — товар первоклассный. Девушка начала напевать приятным дрожащим контральто, снова качая сверток. Ребенок заплакал. — В чем дело, дорогой? Не плачь. Мама с тобой... — Газы, — сказал толстяк. — Его просто пучит. Бросив на него ненавидящий взгляд, она прижала ребенка к плечу и похлопала его по спинке. Малыш отрыгнул и заснул опять. А. Берт Финнер вел машину, деликатно помалкивая. — Нет! — вырвалось наконец у девушки. — Я не могу... не хочу! — Конечно, не хотите, — тут же отозвался Финнер. — Я ведь не жестокая Ханна[4]. У меня трое своих детей. Но что будет с ним? Девушка прижимала к себе ребенка. Вид у нее был затравленный. — В таких делах самое важное забыть о своих эмоциях, — серьезно продолжал толстяк. — Успокойтесь и подумайте серьезно, прежде чем примете окончательное решение, подумайте о малыше. Что с ним случится, если вы сейчас наделаете глупостей? — Ну и что же? — вскинулась девушка. — А то, что он будет расти на чемоданах, в табачном дыму и алкогольном перегаре, наполняющих его маленькие легкие вместо благословенного свежего воздуха. Вы хотите, чтобы малыш рос в таких условиях? — Я не должна была на это соглашаться, — сказала девушка. — Я могла бы подыскать ему хорошую няню... — Вижу, что вы думали об этом, несмотря на наш договор. — А. Берт Финнер одобрительно кивнул. — О'кей, вы найдете ему няню. И кто из вас станет ему матерью — вы или она? Вы будете вкалывать днем и ночью, чтобы платить ей жалованье и покупать ребенку молоко и все прочее, а он будет любить няню, а не вас. Стоит ли этого ваша самоотверженность? Девушка закрыла глаза. — Следовательно, няня отпадает, и мы возвращаемся к чемоданам. Кто будет крестить ребенка — какой-нибудь гостиничный клерк в Канзас-Сити? С кем он будет играть — с безработным трубачом-наркоманом? Что будет тащить в рот — пивные пробки и сигарные окурки? И при этом, — негромко добавил толстяк, — шататься от столика к столику, называя каждого посетителя папой? — Ублюдок, — сквозь зубы прохрипела девушка. — Именно это я и имел в виду, — кивнул толстяк. — Я могла бы выйти замуж! Они ехали по одной из улиц Вест-Сайда. Финнер подъехал к пустому тротуару. — Мои поздравления, — усмехнулся он. — У вас есть на примете простофиля, который примет чужое отродье и назовет его сыночком? — Выпустите меня, жирная свинья! Толстяк улыбнулся: — Дверца рядом с вами. Девушка выскочила из машины, сверкая глазами. Финнер молча ждал. Когда ее плечи поникли, он понял, что выиграл. Девушка осторожно положила сверток на сиденье рядом с ним и закрыла дверцу. — Прощай, — шепнула она свертку. Вытерев с лица пот, Финнер вынул из внутреннего кармана объемистый конверт и протянул ей. — Здесь ваш гонорар, — добродушно сказал он. Посмотрев на толстяка невидящим взглядом, девушка схватила конверт и швырнула в него. Конверт угодил прямо в лысый череп и порвался, купюры рассыпались на сиденье, скользнули на пол. Девушка повернулась и побежала прочь. — Рад был познакомиться, — крикнул ей вслед Финнер. Собрав банкноты, он спрятал их в бумажник, потом окинул взглядом улицу. Она была пуста. Склонившись над ребенком, толстяк развернул одеяло. Обнаружив ярлык универмага на украшенной лентами батистовой распашонке, он оторвал его и сунул в карман. Потом нашел еще один ярлык на нижней рубашечке и тоже удалил его. Еще раз посмотрев на спящего ребенка, он снова завернул его в одеяло и положил рядом с собой. После этого Финнер обследовал содержимое клеенчатой сумки и удовлетворенно застегнул «молнию». — Ну, бэби, тебе предстоит долгая и чертовски скучная жизнь, — обратился он к свертку. — С твоей мамашей тебе было бы куда веселее. А. Берт Финнер посмотрел на часы и поехал дальше. Следуя по Вестсайдскому шоссе с предписанной законом скоростью тридцать миль в час и иногда дружелюбно поглядывая на сверток, он начал насвистывать. Вскоре свист перешел в пение. — «О, сладостная тайна жизни и любви-и-и...» — распевал он. В пустынном переулке, который ответвлялся от Хатчинсон-Ривер-Паркуэй, между Пелемом и Нью-Рошелью, стоял семиместный «кадиллак». Это был старомодный, безукоризненно чистый автомобиль с коннектикутскими номерами. За рулем восседал краснолицый седовласый шофер. Рядом с ним расположилась полная женщина с пикантным носиком. На вид ей было лет под пятьдесят. Под легким пальто на ней была нейлоновая униформа медсестры. На задних сиденьях разместились супруги Хамфри. — По-моему, он опаздывает, Олтон, — сказала Сара Стайлс Хамфри. Ее муж улыбнулся: — Он скоро будет, Сара. — Я дрожу от нетерпения! Олтон Хамфри, костлявый мужчина в мрачном черном костюме, похлопал жену по большой холеной руке. Миссис Хамфри была крупной женщиной с крупными чертами лица, над которым она неустанно трудилась. Предки Олтона Хамфри прибыли в Америку на «Мейфлауэре» и со времен Коулс-Хилла и плимутской плантации[5] оставляли свой знаменитый прах среди камней Новой Англии. Семья его жены была почти столь же родовитой. Олтон К. Хамфри быстро убрал руку. Он спокойно относился к изъянам во внешности жены, но не терпел своего собственного. Олтон родился без кончика мизинца на правой руке и старательно скрывал это, прижимая увечный палец к ладони. Из-за этого подгибался и безымянный палец. Когда он поднимал руку в приветствии, жест получался торжественным и значительным, как у римского патриция. Это ему нравилось. — А что, если она передумала? — не унималась его жена. — Чепуха, Сара. — Как бы я хотела, чтобы это произошло как у всех, самым обычным способом, — вздохнула она. Олтон Хамфри сжал губы. В критических ситуациях Сара была сущим младенцем. — Ты знаешь, дорогая, что это невозможно. — Почему? — Не забывай, что мы с тобой уже не в том возрасте. — О, Олтон, ты мог бы как-нибудь это устроить. — Одним из очаровательных качеств Сары Хамфри была твердая уверенность, что ее муж может устроить абсолютно все. — Этот способ безопаснее, Сара. — Да. — Сара Хамфри поежилась. Олтон, как всегда, был прав. «Если бы представители нашего класса могли жить как обычные люди!» — с тоской подумала она. — Он здесь, — предупредил шофер. Супруги быстро обернулись. Сизый «шевроле» затормозил рядом с ними. Полная медсестра с хорошеньким носиком вышла из «кадиллака». — Нет, я возьму его, мисс Шервуд! — Олтон Хамфри выскочил из лимузина и поспешил к «шевроле». Медсестра вернулась в машину. — О боже! — громко произнесла миссис Хамфри. — Вот он, — сказал сияющий Финнер. Хамфри уставился на голубой сверток, потом молча открыл дверцу «шевроле». — Минутку, — остановил его Финнер. — Что такое? — Осталось одно маленькое дельце. — Толстяк улыбнулся. — Помните, мистер Хамфри? Оплата при доставке. Миллионер нетерпеливо кивнул и протянул толстый конверт, похожий на тот, который Финнер передал девушке в замшевом костюме. Финнер открыл конверт, достал деньги и пересчитал их. — Младенец ваш, — кивнул он. Хамфри быстро извлек из машины сверток. Финнер вручил ему клеенчатую сумку. — Список детского питания вы найдете вместе с бутылочками и пеленками — это чтобы вам было с чего начать, — сказал толстяк. Миллионер молча ожидал. — Что-нибудь не так, мистер Хамфри? Я что-то забыл? — Свидетельство о рождении и прочие документы, — мрачно ответил миллионер. — Мои люди не волшебники, — улыбнулся Финнер. — Я пришлю вам бумаги почтой, как только они будут готовы. Это должно быть настоящим произведением искусства, мистер Хамфри. — Пожалуйста, отправьте конверт заказным письмом. — Не волнуйтесь, — успокоил его толстяк. Мистер Хамфри не сдвигался с места, пока «шевроле» не скрылся из вида. Тогда он медленно вернулся к лимузину. Шофер придерживал открытую дверцу, из которой призывно тянулись нетерпеливые руки миссис Хамфри. — Дай его мне, Олтон! Муж передал ей ребенка. Дрожащими руками Сара Хамфри приподняла край одеяльца. — Смотрите, мисс Шервуд! — ахнула она. — Чудесный малыш, миссис Хамфри. — У медсестры был мягкий, приятный голос. — Можно мне? Она взяла младенца, положила его на откидное сиденье и распахнула одеяльце. — Он упадет, сестра! — Только не в этом возрасте, — улыбнулась медсестра. — Пожалуйста, дайте мне сумку, мистер Хамфри. — Почему он плачет? — Если бы вы были мокрой, голодной и имели всего неделю от роду, миссис Хамфри, то дали бы об этом знать точно таким же образом, — ответила сестра Шервуд. — Сейчас, малыш, ты будешь сухим и чистым. Генри, включите отопление и согрейте эту бутылочку. Лучше закройте дверцу, мистер Хамфри, пока я переодену мастера Хамфри. — Мастера Хамфри! — Сара одновременно смеялась и плакала. Ее муж, казалось, не мог отвести взгляд от маленького извивающегося тельца. — Олтон, у нас сын! — Ты слишком возбуждена, Сара. — Олтон Хамфри выглядел довольным. — Сестра, прошу вас, не надо вещей из этой сумки, вы слышите? Мы купили для тебя все новое, малыш! — Миссис Хамфри открыла сафьяновый саквояж. Он был полон порошков, мазей, стерильной ваты и прочих мелочей. Сестра молча достала из него пузырек детского крема и баночку талька. — Прежде всего нужно показать его педиатру в Гринвиче... Олтон! — Да, дорогая? — Предположим, доктор обнаружит, что он не... не такой, как нам говорили? — Ну, Сара, ты же читала все медицинские документы. — Но мы не знаем, кто его родители... — Стоит ли к этому возвращаться, дорогая? — терпеливо сказал ее муж. — Я не желаю знать, кто его родители. В таких случаях знание может быть опасным. Мы обошлись без канцелярской волокиты, без огласки и, надеюсь, без неприятных последствий. Нам известно, что ребенок англосаксонского происхождения и что ни у одного из родителей нет наследственных заболеваний, слабоумия и преступных наклонностей. Разве остальное имеет значение? — Полагаю, что нет. — Сара нервно возилась с перчатками. — Сестра, почему он не перестает плакать? — Потерпите, — отозвалась мисс Шервуд поверх яростных воплей младенца. — Генри, молоко, я думаю, уже согрелось. — Шофер быстро передал ей бутылочку. Сестра отвинтила алюминиевый колпачок, капнула немного молока на тыльную сторону ладони, кивнула и вставила соску в ротик ребенка. Малыш тут же перестал плакать и начал энергично сосать. Миссис Хамфри смотрела на него как завороженная. — Поехали назад на остров, Генри, — почти весело сказал Олтон К. Хамфри. Старик повернулся в кровати и поднял руки навстречу свету. Свет лился не с той стороны, где было окно. Странно, что-то было не так. И этот непонятный шум. И тут он понял, что это шум прибоя, и вспомнил, где находится. Тогда он сжал веки так плотно, как только мог, чтобы не видеть чужую комнату. Это была уютная комната со старой, кое-как подобранной мебелью, соленым запахом моря и ржавой креветкой, свисающей с поблекшей водоросли на обоях. Но голубоватые водянистые линии расползались по стенам, как мысли, не приводящие никуда, и они беспокоили его. Ночная прохлада еще сохранялась в комнате, но солнце, играя на волнах, отражалось на стенах веселыми бликами. Через два часа здесь будет душегубка. Ричард Квин открыл глаза и несколько секунд разглядывал свои руки. Они напоминали ему руки трупа с анатомического наброска, с изношенными шнурами вен и сморщенной старческой кожей. Но жизнь в них не умерла, они еще могли постоять за себя и приносить пользу. Старик изучал шишковатые выпуклости суставов, расширенные поры, жесткие седые волоски на коже и внезапно снова закрыл глаза. Был почти такой же ранний час, в который он привык вставать в былые дни. Тогда звонок будильника заставал его уже на ковре, делающим ежедневные пятьдесят отжиманий зимой и летом, солнечным весенним утром и серым осенним рассветом. Потом бритье и холодный душ при плотно закрытой двери ванной, чтобы не беспокоить сына. Звонок лейтенанта с докладом о ночных происшествиях и завтрак с дымящимся кофе на подносе. Сержант, ожидающий снаружи, чтобы отвезти его в Главное полицейское управление. Прослушивание по дороге полицейского радио на всякий пожарный случай, а иногда и сообщение непосредственно ему с верхнего этажа большого, украшенного золотым куполом здания на Сентр-стрит. Его кабинет... «Что нового сегодня утром? »... распоряжения... почта... ежедневный рапорт по телетайпу... девятичасовая линейка, парад бедолаг из камеры предварительного заключения... Все это было частью жизни — даже банальные шутки и боли в голове и в сердце. Ребята делят друг с другом похвалы, и головомойки от начальства, которое приходит и уходит. Но перестановки в верхах их не трогают — пыль оседает, и все идет по-прежнему, покуда тебя не отправят на покой... Трудно отказываться от прежних привычек. Интересно, о чем думают старые клячи, жуя траву? О скачках, которые они выигрывали и еще могли бы выигрывать, если бы им предоставили шанс? Им на смену приходят молодые. Но сколько из тех, которые даже вдвое моложе его, способны отжиматься пятьдесят раз? Однако они работают, получают похвалы, и награды, и похороны за счет департамента, если их останавливает пуля или удар ножом... «Они там, а я здесь...» — думал инспектор Квин. Беки осторожно двигалась в соседней комнате. Ричард Квин знал, что это она, а не Эйб, потому что Эйб, как ньюфаундленд, был не способен передвигаться тихо. Старик достаточно долго гостил в прибрежном доме с оклеенными обоями стенами, чтобы узнать некоторые подробности семейной жизни Перлов. Да, это Беки крадется вниз по лестнице, стараясь не разбудить мужа и гостя. Скоро из кухни донесется аромат ее крепкого кофе. Бек Перл была маленькой полногрудой женщиной, дружелюбной и хлопотливой, всегда старающейся угодить своему мужу. Чайки на берегу громко ссорились из-за чего-то. Инспектор Квин подумал о своей жене. Но мать Эллери умерла тридцать лет назад. Это было все равно что пытаться вспомнить лицо незнакомца, на мгновение мелькнувшее в другом конце темного коридора. А вот и кофе... Некоторое время старик слушал шорох прибоя, так, будто он лежал на пляже у дома. Чем ему заняться сегодня? В нескольких милях от дома, где нежился в кроши Ричард Квин, находился остров, соединенный с большой землей Коннектикута бетонной дамбой. Вход на дамбу преграждала каменная сторожка с деревянными украшениями, увитая плющом, с небольшой клумбой, огражденной ракушками. Деревянная табличка над дверью предупреждала: Два сторожа в полуморской униформе сменяли друг друга на посту раз в сутки. Шесть владельцев острова Нер делили его двести с лишним акров приблизительно на равные части. В Тогасе — городе на материке, административным районом которого являлся остров, — его насмешливо именовали «остров МиллиоНер». Шестеро миллионеров не отличались общительностью. Каждое поместье отделяла от соседних высокая и толстая каменная стена, украшенная ракушками и ощетинившаяся железными остриями. Каждый владелец имел собственную бухту для яхты и отгороженный пляж. Каждый считал дорогу, ведущую ко всем шести имениям, принадлежащей ему одному. Ежегодные собрания Ассоциации острова Нер, на которых обсуждали мелкие проблемы общины, проходили далеко не в теплой и дружелюбной обстановке. Владельцев объединяло не чувство христианского братства, а изолированное положение. Остров служил им крепостью, где они могли наслаждаться могуществом. Один из них был сенатором Соединенных Штатов, ушедшим из высшего света в политику для того, чтобы защищать американский образ жизни. Другая была восьмидесятилетней вдовой железнодорожного магната. Третий — международным банкиром. Четвертый — пожилым филантропом, который любил все человечество, но не выносил отдельных его представителей. Пятый — отставным адмиралом, женатым на единственной дочери владельца торгового флота. Его имение составляла обращенная к открытому морю коса. И наконец, шестым был Олтон К. Хамфри. Инспектор Квин спустился вниз, он был чисто выбрит и одет в бежевые слаксы, нейлоновую тенниску и коричнево-белые туфли. Куртку он перебросил через руку. — Вы рано поднялись, Ричард. — Бек Перл наливала мужу кофе. Она была в крахмальном бело-розовом домашнем платье, а Эйб — в полицейской униформе. — Ишь как нарядились! Небось познакомились вчера на пляже с какой-нибудь женщиной? Старик засмеялся: — Женщины не знакомятся со мной уже сто лет. — Бросьте. И не думайте, что Эйб не волнуется, оставляя меня каждый день наедине с привлекательным мужчиной. — Еще как волнуюсь, — проворчал Эйб Перл. — Хорошо спал, Дик? — Отлично. — Старик сел напротив друга и взял у Беки чашку кофе. — Ты тоже рановато встал, Эйб. — Начинаются мои летние хлопоты. Ночью на пляже шумели какие-то пьяные подростки. Хочешь поучаствовать в расследовании — просто для развлечения? Инспектор покачал головой. — Вы ведь скучаете, Ричард, — присоединилась к мужу Бек Перл. — В отпуске всегда скучно. — Отпуск бывает у работающих людей, а не у старой рухляди вроде меня. — Вот это да! Хотите яиц? — Спасибо, Беки. Мне хватит кофе. Перлы посмотрели друг на друга, и Эйб едва заметно покачал головой. — Что слышно от твоего сына, Дик? — спросил он. — Я заметил, ты вчера получил письмо из Рима. — С Эллери все в порядке. Теперь думает посетить Израиль. — Почему бы вам не поехать с ним? — оживилась миссис Перл. — Или он вас не приглашал? — Два ее сына были женаты, и у нее сложились определенные представления о недостатках младшего поколения. — Эллери уговаривал меня присоединиться к нему. Но я чувствовал, что этого не стоит делать. Он странствует по Европе в поисках сюжетов для своих книг, я бы только мешал ему. — Надеюсь, эта чушь его не одурачила, — фыркнула Бек Перл. — Эл хотел отменить путешествие, — спокойно сказал старик. — Он уехал только потому, что вы с Эйбом любезно пригласили меня на лето. — А я-то думала... Эйб Перл поднялся. — Ты уверен, что не хочешь присоединиться, Дик? — Сегодня я собирался немного исследовать местность, Эйб. Возможно, позаимствую твою моторку, если не возражаешь. — Возражаю? — Эйб Перл сердито уставился на него. — Чего ради мне возражать? — Он поцеловал жену и вышел, тяжело ступая, так что при каждом его шаге в буфете позвякивали тарелки. Инспектор Квин наблюдал через окно, как его друг выводит из гаража черно-белый двухместный автомобиль с мигалкой на крыше. Луч солнца скользнул по фуражке Эйба и ослепительной вспышкой блеснул на золотой кокарде над козырьком, Эйб Перл улыбнулся, взмахнув рукой, и скрылся из вида. «При его способностях и популярности, — думал старик, — он может сохранить за собой пост шефа полиции в Тогасе до конца дней. У Эйба есть голова на плечах. Когда ему перестало везти, он был еще достаточно молод, чтобы начать новую карьеру. Сейчас он не намного моложе меня, а посмотрите на него! » — Снова жалеете себя, Ричард? — послышался голос Бек Перл. Покраснев, инспектор обернулся. — Нам всем приходится к чему-то приспосабливаться, — продолжала она. — В конце концов, у вас все не так плохо, взять хотя бы Джо — старшего брата Эйба. У Джо нет образования, он никогда не был женат. Работа — единственное, что у него было. Он всю жизнь работал у станка, а когда стал старым и больным, оказалось, что у него нет ничего — ни семьи, ни сбережений, — всего несколько долларов, которые выплачивает ему государство, и чек, что Эйб посылает ему каждый месяц. Таких, как Джо, миллионы, Ричард. Вы в добром здравии, у вас прекрасный сын, вы прожили интересную жизнь, получаете хорошую пенсию, вам незачем беспокоиться о будущем. Кто в лучшем положении — вы или Джо Перл? Старик усмехнулся: — Давайте дадим Эйбу повод для ревности. — Он встал и нежно поцеловал жену друга. — Ричард! Вы дьявол! — Беки покраснела. — Говорите, я стар? Ладно, несите ваши яйца — глазунью — и не пережарьте бекон! Но настроение поднялось ненадолго. Когда инспектор вышел из дома и направился к шестнадцатифутовому катеру, купленному Эйбом уже подержанным, у него снова тоскливо заныло сердце. Да, конечно, у каждого свои несчастья, но Беки упустила из виду самое главное: человек нуждается не только в успешном прошлом и безопасном будущем, но и в живом настоящем. Ему нужно чем-то заниматься, чтобы не умереть от скуки. Мотор кашлял до самой бухты и заглох, когда катер подошел к причалу. Ричард Квин привязал его к швартовной тумбе, нахмурился и огляделся вокруг. Причал был пуст, а на пляже не было никого, кроме полной женщины в нейлоновой униформе медсестры, она сидела на песке рядом с прикрытой вуалью детской коляской и читала журнал. Старик помахал рукой: — Эй, на берегу! Женщина вздрогнула и подняла взгляд. — Могу я купить здесь немного бензина? — крикнул инспектор. Медсестра энергично покачала головой и указала на коляску. Старик спустился на пляж и направился к ней. Песок был чистым, как выстиранная скатерть, и он боялся наследить. — Прошу прощения. — Инспектор снял шляпу. — Я разбудил малыша? Склонившаяся над коляской медсестра, улыбаясь, выпрямилась. — Нет. Он спит как сурок. Ричард Квин подумал, что никогда не видел более приятной улыбки. Женщина просто светилась здоровьем и была на редкость симпатична, ее хорошенький носик облупился от загара. Ей лет под пятьдесят, определил инспектор опытным глазом полицейского. Для обычного человека она сошла бы за сорокалетнюю. Женщина отвела его в сторону от коляски. — Вы сказали, у вас кончился бензин? — Забыл проверить бак перед отплытием. Это не моя лодка, и боюсь, моряк из меня скверный. Я как раз подходил к причалу, когда увидел ваш насос. — Вы вторглись в частное владение. — Она снова улыбнулась. — Остров Нер, — кивнул инспектор. — Но я в отчаянной ситуации. Вы не позволите купить немного горючего для этой штуковины? — Вам следовало обратиться к владельцу поместья — мистеру Хамфри, — но вряд ли бы это помогло. Вам бы очень повезло, если бы он не позвонил в полицию Тогаса. — Он дома? — Старик усмехнулся, представив себе, как Эйб Перл спешит к острову Нер, чтобы арестовать его. — Нет. — Женщина засмеялась. — Они поехали на катере в Ларчмонт — смотреть регату. Миссис Хамфри не высовывала носа из дома с тех пор, как появился ребенок. — Значит, если я помогу себе сам, никто не узнает? — Я узнаю. — Позвольте мне взять несколько галлонов. Я пришлю мистеру Хамфри чек. — Из-за вас у меня будут неприятности. — Я даже не упомяну ваше имя, — пообещал инспектор. — Кстати, как вас зовут? — Шервуд. Джесси Шервуд. — А меня Ричард Квин, миссис Шервуд. — Мисс Шервуд, мистер Квин. — Вот как? Рад познакомиться. — Взаимно. Непонятно почему оба заулыбались. Солнце сверкало на голубом небе, с моря дул легкий ветерок, принося соленые брызги. — Мне здесь некого посещать, мисс Шервуд, — сказал старик. — Почему бы нам не посидеть и не поболтать? Улыбка исчезла. — Если до мистера и миссис Хамфри дойдет, что я болтала с посторонним на пляже, когда ребенок был на моем попечении, они меня уволят и будут абсолютно правы. А я ужасно привязалась к маленькому Майклу. Боюсь, мне придется отказать вам, мистер Квин. «Приятная женщина», — подумал инспектор. — Да, конечно, я об этом не подумал... Понимаете, я старый друг Эйба Перла — шефа полиции в Тогасе, я провожу лето с ним и миссис Перл в их домике на берегу. — В таком случае мистер Хамфри, возможно, не стал бы возражать... Но они так нервничают из-за ребенка... — Это их первенец? — Да. — Их можно понять. Родители не могут быть слишком осторожны в отношении своих детей — особенно если они богаты. — Хамфри — мультимиллионеры. — Шеф Перл говорил мне, что на острове Нер только такие и живут. Помню дело о похищении, которое я расследовал несколько лет назад... — Расследовали? Вы тоже полицейский офицер, мистер Квин? — Был — в Нью-Йорке. Но меня отправили на пенсию. — На пенсию? В вашем возрасте? Он посмотрел на нее: — Как вы думаете, сколько мне лет? Около пятидесяти пяти. — Вы говорите это из вежливости. — Я никогда не лгу — даже из вежливости. Значит, вы старше? — Процитирую вам пункт «О» параграфа 434-а Административного кодекса города Нью-Йорк. «Ни один служащий департамента полиции, за исключением полицейских врачей...» и так далее, «достигший возраста шестидесяти трех лет, не может продолжать службу и должен быть отправлен на пенсию за счет департамента». Как видите, я выучил это наизусть. — Шестьдесят три? — Выражение ее лица было скептическим. — Именно столько мне стукнуло в последний день рождения. — Никогда бы этому не поверила. Из недр коляски донесся писк. И сестра Шервуд поспешила к своему питомцу, старик последовал за ней. Он невольно обратил внимание на изгиб ее бедер, молодые плечи, стройные ноги. Оказалось, ребенок просто всплакнул во сне. — Скоро он проснется и захочет есть, — сказала Джесси Шервуд, возясь с вуалью. — Ваша жена тоже гостит у шефа и миссис Перл? «У нее сильные руки... » — Я овдовел, когда вы родились, мисс Шервуд. — Быть не может! — Она засмеялась. — И сколько же, по-вашему, мне лет? — Тридцать девять — сорок, — солгал инспектор. — Вы просто душка! В январе мне исполнится пятьдесят. Я уже почти двадцать пять лет дипломированная медсестра. — Вот как? Разве ребенок болен? — Господи, конечно нет. Малыш вполне здоровенький. Пухлые ручки и ножки, крепкая грудь и толстые щечки свидетельствовали о том, что так оно и есть. Он спал, как бы защищая руками головку, в трогательно беспомощной позе; шелковистые брови были озабоченно сдвинуты. «Они оба выглядят, как...» — думал Ричард Квин, но не мог найти подходящего слова. Некоторые чувства нельзя выразить словами. Его удивляло, что они у него все еще есть. — Просто миссис Хамфри так нервничает, что не доверяет обычной няне, — продолжала Джесси Шервуд. — А я почти всю свою карьеру работала педиатрической медсестрой. Обычно я не берусь за такие дела, я имею в виду, уход за совершенно здоровым ребенком. Предпочитаю заботиться о тех, кто в этом нуждается. Но за последние несколько нет я сильно переутомилась, а предложение мистера Хамфри было настолько щедрым... Джесси оборвала фразу. Чего ради она рассказывает все это постороннему? — Никогда не были замужем? — небрежным тоном осведомился старик. — Прошу прощения? О, вы имеете в виду меня? — Ее лицо изменилось. — Была один раз помолвлена. Во время войны. — Теперь в улыбке ощущалась горечь. — Он был врачом и погиб в Нормандии. Инспектор кивнул. Они стояли рядом у коляски, глядя сквозь сетку на маленькое сонное личико. «О чем я думаю? — спрашивал себя старик. — Она энергичная привлекательная женщина, а я всего лишь высохший старый дурак». Он теребил пуговицу куртки. — Приятно было побеседовать с вами, мисс Шервуд. Она быстро вскинула голову: — Вы уходите? — Лучше поскорее позаимствовать немного бензина у мистера Хамфри и вернуться. Беки — миссис Перл — устроит истерику, если я не прибуду к ленчу. Она пытается нарастить на моих костях немного мяса. — Не понимаю зачем. По-моему, вы отлично сложены для... — Для человека моего возраста? — Инспектор улыбнулся. — Надеюсь, мы еще встретимся. — Да. — Джесси вздохнула. — Я здесь никого не знаю. По четвергам, когда у меня выходной, можно с ума сойти. — Я вас понимаю. — Улыбка инспектора была натянутой. — Ну, до свидания, мисс Шервуд. Вечером отправлю мистеру Хамфри чек. — До свидания, — отозвалась Джесси. Он даже не помахал ей рукой, когда шел к причалу. День независимости пришелся на понедельник и стал одним из самых шумных Четвертых июля, какие могла припомнить сестра Шервуд. Несмотря на запрет продажи фейерверков, они весь день шипели, трещали и вспыхивали над островом Нер. Непрекращающийся салют беспокоил маленького Майкла — он плакал, капризничал, и его настроение передавалось остальным обитателям дома. Миссис Хамфри ломала руки и не отходила от ребенка; миссис Шарбедо, кухарка, пережарила мясо и обменивалась язвительными замечаниями с экономкой миссис Ленихан, миссис Ленихан не давала покоя Роуз Хили, горничной верхнего этажа, и так придиралась к Мэри Томпкинс, горничной нижнего этажа, что та была готова подать заявление об уходе. Даже Столлингс, старый садовник, обычно самый невозмутимый, сердито угрожал разбить нос Генри Калламу, шоферу, если тот снова въедет задним ходом на лужайку, так неудачно расположенную за гаражом. Олтон Хамфри тоже был раздражен. Единственная дорога на острове весь день была переполнена, как Фронт-стрит в Тогасе; вокруг острова сновали сотни прогулочных судов с материка, и Каллама пришлось отрядить на охрану пляжа Хамфри, со строгим указанием выгонять всех нарушителей. Хуже всего было то, что Роналд Фрост устроил сцену. Фрост был племянником Хамфри — единственным ребенком покойной сестры миллионера. Он жил на маленький доход от состояния матери, проводя большую часть времени в гостях у многочисленных друзей из высшего общества, где танцевал с девушками, у которых не оказывалось партнера, и обучал чьих-то кузин игре в теннис. Молодой человек прибыл на уик-энд вместе с родственниками Сары Хамфри из Эндовера, Мэлдена и Кембриджа, но, надо сказать, представителям клана Стайлс хватило ума покинуть остров в воскресенье вечером, чтобы потом не застрять в пробке из-за встречного транспорта, Роналд Фрост задержался на День независимости, хотя не скрывал, что скучает. Джесси Шервуд подозревала, что все дело в дядюшкином баре, который он усердно посещал. Рон был почти полной копией своего дяди — высокий, худощавый, с покатыми плечами, тусклыми каштановыми волосами и глазами слегка навыкате. Но его рот постоянно кривила неприятная улыбка — полуелейная-полупрезрительная, — а с прислугой он обращался просто по-свински. Джесси Шервуд слышала ссору, когда переодевала малыша в детской, которая тоже располагалась на верхнем этаже, как раз напротив кабинета Олтона Хамфри. Очевидно, Рон Фрост увяз в очередной финансовой трясине и рассчитывал, что дядя вытянет его из нее. — Боюсь, Роналд, на сей раз тебе придется искать помощи где-нибудь в другом месте, — услышала Джесси ледяной, слегка гнусавый голос миллионера. — Что? — Молодой Фрост был ошарашен. — Этот путь для тебя закрыт. — Ты шутишь! — В жизни не был более серьезен. — Но, дядя Олтон, я в жуткой передряге! — Ты столько раз попадал в передряги, что уже должен был научиться выбираться из них собственными силами. — Не могу в это поверить! Раньше ты никогда мне не отказывал. В чем дело, дядя? Не говори мне, что у тебя денежные затруднения. — У меня не бывает денежных затруднений, Роналд. — Джесси Шервуд почти зримо представила ледяную улыбку Олтона Хамфри. — Насколько я понимаю, эта просьба была истинной целью твоего визита, так что... — Погоди. — В голосе Рона Фроста зазвучали скверные нотки. — Я хочу объяснений. Это минутное раздражение из-за того, что твой драгоценный замок весь день оскверняют толпы обывателей, или от ворот поворот раз и навсегда? — В переводе на английский ты, очевидно, интересуешься, каприз это или сознательная политика. Это политика, Роналд. Я наконец понял, что могу найти моим деньгам лучшее применение, чем оплата твоих карточных долгов и увеличение банковских счетов твоих подружек с разбитым сердцем. — Это отродье... — пробормотал Фрост. — Прошу прощения? — Ублюдок, которого ты где-то подобрал... — Ты пьян, — прервал Олтон Хамфри. — Не настолько, чтобы не сложить два и два! Весь твой лицемерный треп о крови Хамфри и семейном имени, все обещания, которые ты дал моей матери... — Ты тоже кое-что обещал. Например, прекратить вести паразитический образ жизни. И кстати, извинись за те отвратительные выражения, в которых ты отзывался о моем сыне. — О твоем сыне! — взревел Фрост. — Кто он, если не ублюдок? — Убирайся. — Не нравится, да? Ты давал мне все основания надеяться, что твоим наследником стану я, а не какой-то мерзкий маленький... — Клянусь Богом, Роналд, — голос Олтона Хамфри звучал четко, — если ты немедленно не уберешься отсюда, я спущу тебя с лестницы. Возникла пауза, которую нарушил нервный смешок молодого Фроста. — Прости, дядя. Очевидно, я перебрал. Приношу мои извинения. — Очень хорошо. Насколько я понимаю, ты уезжаешь? — Да-да, — спешно отозвался Роналд. Джесси слышала, как он нетвердой походкой шел по коридору. Потом шаги проследовали в обратном направлении и остановились у двери кабинета. — Пожалуйста, передай от меня благодарность тете Саре, дядя. При сложившихся обстоятельствах... — Понимаю. — Голос Хамфри звучал равнодушно. — Ну... пока, дядя Олтон. — До свидания, Роналд. — Надеюсь вскоре увидеть тебя и тетю Сару. Ответа не последовало. Молодой Фрост заковылял вниз по лестнице. Вскоре Джесси услышала, как отъехал его «ягуар». День был кошмарным, и вечером она с радостью легла в постель, взбила подушку, пробормотала ночную молитву и попыталась заснуть. Но в два часа ночи Джесси все еще не спала. Остров Нер давно погрузился во тьму и тишину. Помимо редких звуков автомобиля запоздалого гостя, покидающего остров, Джесси слышала только шорох прибоя, который так успокаивал ее каждую ночь, но сейчас он словно не совпадал с ритмом ее пульса. Все в доме уже спали; прошло уже несколько часов, как в двух комнатах над гаражом, которые занимали Столлингс и Каллам, погас свет. В одиннадцать с моря подул прохладный ветер, и в спальне Джесси пришлось встать за стеганым одеялом. Почему она не может заснуть? Обычно Джесси засыпала, когда захотела. Она всегда умела мгновенно расслабиться. Для медсестры это было ценным качеством. Безусловно, причина была не в ребенке. Днем Джесси несколько тревожило его поведение, но в кроватке он сразу успокоился, выпил молочко и заснул, как ангелочек. Когда она зашла к нему перед сном, его личико было безмятежным, а дыхание таким легким, что ей пришлось склониться над кроваткой, чтобы услышать его. И не приближающееся кормление мешало ей заснуть — уже десять дней, как маленькому Майклу перестали давать бутылочку в два часа ночи, и с тех пор он спокойно спал до утра. Очевидно, все дело в утомительном дне — фейерверках, общей суете, паническом настроении миссис Хамфри, напряжении, достигшем кульминации во время ссоры дяди с племянником. А может быть — Джесси ощутила, как зарделись ее щеки, — это как-то связано с тем человеком, Ричардом Квином. Джесси была вынуждена признать, что после их встречи на пляже Хамфри она вела себя как мечтательная девчонка. Думать о мужчине, достигшем возраста шестидесяти трех лет! Намекнуть ему, что в четверг у нее выходной... В свой следующий свободный день она даже отправилась на общественный пляж в Тогасе и всю вторую половину дня просидела на песке под взятым напрокат зонтом, надеясь на встречу и одновременно чувствуя себя совершенной дурой. Что, если он появится? Конечно, для своих лет Джесси выглядела не так плохо в купальном костюме, но она едва ли могла соперничать с порхающими по пляжу стройными, загорелыми молодыми девицами в бикини. Наконец, Джесси ушла оттуда облегченно, вздохнув, сердитая на себя, но при этом разочарованная. Ричард Квин казался таким симпатичным, таким моложавым и таким огорченным из-за своего возраста и своей отставки... Конечно, он решил держаться от нее подальше. Прослужив в полиции всю жизнь, он наверняка многое знает о женщинах и, вероятно, причислил ее к пронырливым старым девам, рыскающим в поисках добычи. И тем не менее, Джесси была расстроена, сколько интересных тем у них было для разговоров. Она могла бы рассказать некоторые случаи из своей практики, когда обслуживала важных персон. И он, должно быть, пережил немало захватывающих событий. К тому же в купальном костюме она выглядела совсем не так уж скверно. В тот день Джесси внимательно разглядывала себя в зеркале ванной, прежде чем принять решение. По крайней мере, у нее не торчат кости и кожа необычайно гладкая для сорокадевятилетней женщины. Интересно, сколько лет Марлен Дитрих?..[6] Джесси Шервуд повернулась и зарылась лицом в подушку. В тишине, последовавшей за стоном кровати, она вдруг услышала звук, который заставил ее забыть обо всем на свете. Это был звук открываемого окна детской. Джесси замерла, напрягая слух. Смежная с ее спальней детская находилась в задней части дома — это была угловая комната с двумя окнами. Одно выходило на подъездную аллею и сад, другое было обращено к морю. Когда малыш спал, Джесси открывала оба окна настежь, но этой ночью поднялся ветер, ей пришлось взять одеяло даже для себя, она вернулась в детскую, укутала младенца дополнительным атласным одеяльцем и закрыла окно, выходящее на море. Температура упала так сильно, что она даже опустила раму второго окна, оставив его открытым всего на три-четыре дюйма. Ей казалось, что звук донесся со стороны именно этого окна. Потом он прозвучал снова и снова. Это были тихие, краткие, царапающие звуки, как будто окно открывали каждый раз не более чем на пару дюймов, словно прислушиваясь во время пауз. «Родители не могут быть слишком осторожны в отношении своих детей — особенно если они богаты... » Так он сказал... «Дело о похищении, которое я расследовал несколько лет назад... » Похититель детей! Спрыгнув с кровати, Джесси Шервуд схватила халат, накинула его поверх ночной рубашки и побежала в комнату маленького Майкла. При слабом свете ночника, вмонтированного в плинтус, она увидела мужчину, перебросившего ногу через подоконник окна, выходящего на подъездную аллею. Другая нога, очевидно, опиралась на верхнюю ступеньку приставной лестницы. Голову скрывала наполовину поднятая штора. Он казался плоским и бесцветным, словно вырезанный из черной бумаги контур в человеческий рост. Джесси Шервуд с криком бросилась к кроватке. Фигура в окне сразу же исчезла. Последовала грандиозная суматоха. Прибежал мистер Хамфри, застегивая пижамную куртку на тощем волосатом торсе. За ним последовала миссис Хамфри, с воплем вырвавшая ребенка из рук няни. Миссис Ленихан, миссис Шарбедо и обе горничные прибежали с третьего этажа, надев, что попало под руку, и засыпали друг друга вопросами. В помещениях мужской прислуги над гаражом зажегся свет. Ребенок плакал, миссис Хамфри вопила, мистер Хамфри требовал объяснений, которые пыталась дать Джесси сквозь весь этот бедлам. Когда ей это удалось и Олтон Хамфри высунул голову из окна, подъездная аллея была пуста, за исключением старого Столлингса и Генри Каллама в пижамах и босиком, которые с тревогой всматривались вверх и спрашивали, что происходит. К окну была прислонена высокая лестница. — Обыщите территорию, — крикнул Олтон Хамфри двум седовласым мужчинам внизу. — Я позвоню в сторожку. Вскоре он вернулся, кипя от ярости. — Не знаю, за что мы платим охранникам. Этот придурок Питерсон либо спал, либо был пьян. Пожалуйста, Сара, прекрати кричать. Отдай Майкла мисс Шервуд. Ты пугаешь его до смерти. — О, Олтон, а если это был похититель детей? — истерически взвизгнула Сара. — Чепуха. Это был какой-то грабитель, и мисс Шервуд спугнула его. Дай мне ребенка. — Я возьму его, мистер Хамфри, — сказала Джесси. — Миссис Ленихан, принесите из холодильника бутылочку детского питания. Думаю, дорогой, этой ночью мы сделаем для тебя исключение. Но сначала сменим подгузник... — Она унесла ребенка в ванную при детской и плотно закрыла дверь. Когда Джесси вышла с малышом на руках, в детской оставался только Олтон Хамфри, он не сводил глаз с бутылочки на электронагревателе. — С Майклом все в порядке? — резко осведомился он. — В полном порядке, мистер Хамфри. — Вы уверены, что это был мужчина? — Да, сэр. — Вам не показалось в нем ничего знакомого? — Его тон был странным. — Право, не знаю, — ответила Джесси. — Я не видела его лица, а все остальное было только черным силуэтом на фоне лунного света. Не думаю, мистер Хамфри, что это был грабитель. — Почему? — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Зачем грабителю пытаться влезть через верхнее окно? Внизу окна не заперты. Олтон Хамфри не ответил. Джесси сняла бутылку с нагревателя, села в кресло качалку и начала кормить ребенка. Снизу послышался голос Каллама: — Мистер Хамфри. Миллионер подошел к окну: — Да? — Нигде ни души, — сказал шофер. Столлингс рядом с ним молча кивнул. — Вы оба лучше оденьтесь и оставайтесь пока здесь. — Хамфри поставил перед окном ширму с силуэтами животных. Джесси заметила, как тщательно он старается не прикасаться к окну. Когда он повернулся, его брови были нахмурены. — Вам не кажется, что надо позвонить в полицию, мистер Хамфри? — сказала Джесси. — Да, — кивнул он. По другую сторону тонкой стены зазвонил телефон, и старик сразу же проснулся. Он услышал, как Эйб Перл сонно буркнул: «Да?» — а потом добавил отнюдь не сонно: — Сейчас буду. Пускай Тинни и Борчер встретят меня там. Когда шеф Перл вышел из своей спальни, его поджидал в коридоре старик в халате. — Почему ты встал, Дик? — Я слышал телефон, Эйб. Какие-то неприятности? — Что-то странное произошло на острове Нер. Может, хочешь поучаствовать? — На острове Нер, — повторил Ричард Квин. — Что именно там произошло? — Кто-то пытался забраться в дом одного из этих миллионеров. Точнее, в детскую. Возможно, попытка похищения. — Неужели в дом Хамфри? — Верно. — Эйб Перл удивленно уставился на него. — Кто-нибудь пострадал? — Нет, его спугнули. Но как ты догадался, Дик? — Присоединюсь к тебе через три минуты. В доме Хамфри горел свет. Они обнаружили одного из людей Эйба Перла обследующим приставную лестницу на подъездной аллее, другой разговаривал в детской с Хамфри и няней. Ширма теперь закрывала кроватку, а Сара Хамфри сидела в качалке и грызла ногти, но она уже успокоилась. Старик и Джесси Шервуд посмотрели друг на друга и тут же отвели взгляды. Инспектор Квин держался на заднем плане, присматриваясь и прислушиваясь. Джесси покраснела и плотнее закуталась в халат. «Угораздило же меня сегодня надеть хлопчатобумажную ночную сорочку! — думала она. — Почему я не выстирала орлоновую? » Когда они рассказали о происшедшем, шеф Перл подошел к окну. — Это ваша лестница, мистер Хамфри? — Да. — Где она обычно хранится? — В сарае. Столлингс, мой садовник, держит там свое оборудование. — Загляните туда, Борчер. Детектив вышел. Эйб Перл повернулся к Джесси: — Вы бы узнали этого человека, если бы увидели его снова, мисс Шервуд? — Сомневаюсь. — Он ничего не говорил? Никак не проявил себя? — Я не слышала ничего, кроме звука постепенно поднимаемого окна. Когда я прибежала, он сразу исчез. — Вы слышали автомобиль? — Нет. Я хотела сказать, не помню. — Так слышали или нет? Джесси охватил гнев. — Говорю вам, не помню! — Естественно, ведь вы были так возбуждены. — Шеф Перл повернулся к ней спиной, и Ричард Квин прищурился. Он понимал, что его друг мысленно пометил няню вопросительным знаком. Конечно, ведь Эйб не знает ее. Его удивило, что он думает о ней так, будто они давно знакомы. — Вы слышали отъезжающий автомобиль, мистер Хамфри? — Не знаю. После крика мисс Шервуд здесь было так шумно... Эйб Перл кивнул. — Если он приехал на машине, то мог припарковаться на дороге, возле вашего поместья. Вы не нашли никаких следов? — Нет. — Следов? — прошептала Сара Хамфри. — Ты не думаешь, Сара, что тебе лучше лечь в постель? — резко сказал ей муж. — Нет, Олтон, прошу тебя. Сейчас я все равно не могу спать. Со мной все в порядке, дорогой. — Вы в состоянии ответить на несколько вопросов, миссис Хамфри? — спросил Эйб Перл. — Да. Но я не могу ничего вам сообщить... — Я имею в виду, о ваших слугах. — О слугах? — переспросила Сара Хамфри. — Только для проформы, миссис Хамфри. В таких делах ни в чем нельзя быть уверенным. Сколько у вас слуг и как долго они пробыли с вами? — Наша экономка, миссис Ленихан, служит у нас со дня нашей свадьбы, — ответила Сара Хамфри. — Миссис Шарбедо, кухарка, работает у нас почти десять лет. Горничные Роуз Хили и Мэри Томпкинс — девушки из Бостона — также много лет с нами. — А те два старика? — Столлингс — садовник — местный житель, — сказал Олтон Хамфри, — но мы наняли его, когда приобрели это поместье. Зимой он остается за смотрителя. Генри Каллам, шофер, возил еще моего отца. Я ручаюсь за обоих. Если на то пошло, за женщин тоже. Мы тщательно подбирали прислугу, мистер Перл. — А как насчет мисс Шервуд? — небрежно осведомился шеф Перл. — Это возмутительно! — воскликнула Джесси. — Мисс Шервуд поступила к нам примерно за неделю до прибытия ребенка. Но ее рекомендовали доктор Холлидей из Гринвича, наш педиатр, и доктор Уикс из Тогаса, наш семейный врач в летнее время. — Вы проверили ее рекомендации, мистер Хамфри? — Очень тщательно. — Я уже двадцать три года дипломированная медсестра, — заявила Джесси Шервуд, — и мне приходилось многое терпеть, но всему есть предел. Неужели вы думаете, что если бы я состояла в сговоре с каким-то психопатом с целью похищения ребенка, то подняла бы крик и спугнула его? — Я просто хочу составить четкую картину происшедшего, — мягко произнес шеф Перл и вышел из комнаты. — Не упрекайте шефа, — сказал инспектор Квин, не обращаясь ни к кому конкретно. — Это его работа. Джесси Шервуд сердито тряхнула головой. Вернувшись, Эйб Перл обратился к Хамфри: — На лестнице мы смогли снять несколько отпечатков. Полагаю, мисс Шервуд, вы не можете сказать нам, был ли этот человек в перчатках? — Не могу, — кратко ответила Джесси. — Ну, сейчас мы больше ничего не можем предпринять, мистер Хамфри. Лично я думаю, что вам не о чем беспокоиться. Но если хотите, я оставлю своего человека. — Да, — кивнул Олтон Хамфри. — И, мистер Перл, я не желаю никакой огласки. — Я прослежу, чтобы ребята в управлении держали язык за зубами. Дик? — Шеф посмотрел на своего друга. — Одну минуту. — Ричард Квин шагнул вперед. — Могу я задать вам вопрос, мистер Хамфри, ваш ли это ребенок? Сара Хамфри уставилась на старика. Ее муж посмотрел на него впервые. — Прошу прощения, — продолжал инспектор Квин, — но вы сказали шефу Перлу, что у вас нет других детей. Мне показалось, что в вашем возрасте поздновато обзаводиться первенцем. — Это один из ваших людей, шеф? — осведомился миллионер. — Отставной инспектор Квин из Главного полицейского управления Нью-Йорка, — быстро ответил Эйб Перл. — Он был моим лейтенантом, когда я служил в Манхэттене, мистер Хамфри, и гостит у меня этим летом. — Человек, который прислал мне чек на доллар и пятьдесят центов, — сказал Олтон Хамфри. — У вас в привычке пользоваться чужим бензином, сэр? — Я объяснил все в моей записке. — Да. Не вижу смысла в вашем вопросе, инспектор. — Вы не ответили на него, — улыбнулся Ричард Квин. — Майкл — усыновленный ребенок. Ну и что? — Возможно, что-то в его происхождении объясняет случившееся, мистер Хамфри. — Уверяю вас, это абсолютно невозможно. — Миллионер говорил ледяным тоном. — Если это все, джентльмены, то прошу извинить миссис Хамфри и меня. Джесси Шервуд ждала, скажет ли ей что-нибудь друг шефа Перла перед уходом. Но он всего лишь вежливо взглянул на нее и последовал за шефом. Во вторник вечером, после обеда, Джесси Шервуд поднялась наверх, заглянула к ребенку, переоделась в легкое голубое платье из хлопка, причесалась, припудрила носик и выскользнула из дому. Идя по подъездной аллее, она думала, о чем разговаривают супруги Хамфри, оставшись наедине. Сейчас они сидели на террасе, потягивали черри-бренди и молча неподвижно смотрели на море. В обществе они бывали достаточно разговорчивы — миссис Хамфри была просто болтушкой, несмотря на свою чопорность, а ее муж отличался язвительным многословием, но вот странно, сколько раз Джесси заставала их вдвоем, и никогда ей не доводилось прервать их беседу. Непонятные люди, думала она. Внезапно Джесси вздрогнула. Из-за кустов лавра у входа на аллею вышел мужчина и направил ей в лицо луч фонаря. — О, прошу прощения, мисс Шервуд. — Все в порядке, — не слишком правдиво отозвалась Джесси и шагнула на дорогу. Это был второй из охранников, нанятых Олтоном Хамфри сегодня утром в частном детективном агентстве в Бриджпорте, — субъектов с каменными лицами, появляющихся и исчезающих мгновенно и бесследно, как уличные коты. Оказавшись за поворотом дороги, Джесси ускорила шаг. Воздух был солено-сладким от морского ветра и цветущих садов; фонари, напоминающие по форме корабельные, осаждали мириады мотыльков И жуков. Все выглядело мирным и спокойным, но Джесси спешила дальше. Путь на дамбу преграждали ворота. — Мистер Питерсон? В дверях сторожки маячил мужской силуэт. — Пойдете дальше? — угрюмо осведомился он. — Нет, я просто вышла подышать воздухом. Что с вами, мистер Питерсон? Похоже, вы сердиты на весь мир. — По-вашему, в этот уик-энд у меня был пикник? — проворчал сторож. — Знаете, сколько машин проезжало через ворота прошлой ночью? А от меня требуют вспомнить, кто входил и выходил! — Просто стыд, — посочувствовала Джесси. — Учитывая количество транспорта, я бы не порицала вас, если бы вы на всю ночь оставили ворота открытыми. — Так я и сделал, мисс Шервуд. — Даже в два часа ночи? — Конечно. Почему бы и нет? Откуда я мог знать? — Да, разумеется. И к тому времени вы, должно быть, страшно устали. Вы отдыхали, сидя в сторожке? — Верно. — Значит, вы не видели автомобиль, который въехал на остров после полуночи и выехал около двух? Питерсон нахмурился: — Видел только его зад. Джесси набрала в легкие ароматный воздух. — Держу пари, вы знали эту машину, поэтому не остановили ее. — Лица водителя я не видел, но и он, и машина показались мне знакомыми. — Что это была за машина, мистер Питерсон? — Иностранная. «Ягуар». — Понятно. — Сердце Джесси забилось быстрее. — Вроде той, которую водит племянник мистера Хамфри — как бишь его — мистер Фрост. Думаю, это он и был. Он весь уик-энд ездил туда-обратно. — Так вы не уверены? — Поклясться не могу, — проворчал сторож. Джесси улыбнулась ему: — Не беспокойтесь об этом, мистер Питерсон. Не сомневаюсь, что вы отлично выполняете свою работу. — Надеюсь. — Доброй ночи. — Доброй ночи, мисс Шервуд, — отозвался умиротворенный Питерсон. Он вернулся в сторожку, а Джесси, нахмурившись, зашагала назад. — Приятной прогулки, — послышался мужской голос. Сердце Джесси подпрыгнуло от испуга и тут же вернулось на место, когда она увидела, кто это. — Мистер Квин! Что вы тут делаете? Улыбающийся инспектор стоял перед ней на дороге в аккуратном летнем костюме. — То же, что и вы, только я вас опередил. Разыгрываете детектива, мисс Шервуд? — Усмехнувшись, он взял ее за руку. — Я провожу вас назад. Джесси кивнула, и они зашагали вдоль высокой каменной стены, увитой плющом и вьющимися розами, при свете луны, висевшей у них над головами, как кусок сыра чеддер, в солено-сладком воздухе, щекочущем ноздри. «Сколько времени прошло с тех пор, — думала Джесси, — как я прогуливалась при луне с мужчиной, взявшим меня за руку? Последним был Клем перед отплытием... » — Вы все время подозревали Рона Фроста? — внезапно спросил старик. — Почему это вас интересует? — Скажем, мне не нравятся дела, где фигурируют окна детской, — проворчал он. — И я хочу помочь Эйбу Перлу... Какой-то неутомимый патриот послал с моря в небо «римскую свечу»[7]. Они остановились, наблюдая за вспышкой и падением огненных шаров, на несколько секунд осветивших остров. Затем вновь воцарилась темнота. Джесси ощущала беспокойные движения старика. — Мне лучше вернуться, — беспечным тоном промолвила она, когда они двинулись дальше. — Что касается вашего вопроса, мистер Квин, полагаю, мне не следует это говорить, покуда я получаю от семьи Хамфри деньги, но угрозы в адрес малышей мне нравятся еще меньше, чем вам. Роналд Фрост вчера ссорился со своим дядей из-за Майкла. — И Джесси рассказала ему о том, что подслушала из детской. — Значит, Фрост рассчитывал стать наследником дяди, а теперь выяснил, что младенец подложил ему свинью, — задумчиво промолвил Ричард Квин. — Говорите, Фрост был здорово навеселе, когда уезжал? — Ну, он выпил порядочно. — Этим утром Фрост страдал от похмелья, а на его бюро стояла пустая бутылка из-под бурбона. Очевидно, к прошлой ночи он успел хорошо нагрузиться. Возможно... — Вы видели его?! — воскликнула Джесси. — Заглянул к нему домой в Олд-Гринвич, чтобы оказать услугу Эйбу Перлу. — И что сказал Фрост? — Что прошлой ночью отправился прямо домой и лег спать. Он живет один, поэтому никто его не видел. Иными словами, алиби у него нет. — Но он отрицает, что приезжал сюда снова? — А вы ожидали, что он это признает? — Джесси знала, что старик улыбается в темноте. — Как бы то ни было, он сильно напуган — в этом я ручаюсь. Если в окно пытался влезть Фрост, сомневаюсь, что он повторит попытку. — Но что он мог замышлять? — Джесси поежилась. — Выпивка не обостряет ум. — Вы думаете о... выкупе? Он говорил мистеру Хамфри, что по уши в долгах. — Я ни о чем не думаю, — сказал инспектор. — Кто бы это ни был, он носил перчатки — ни в детской, ни в сарае не обнаружили неопознанных отпечатков пальцев, а на лестнице были только пятна. Против Фроста у нас нет ничего, кроме сомнительной идентификации его Питерсоном. А даже если бы было, вряд ли мистер Хамфри станет предъявлять обвинение, судя по его сегодняшнему телефонному разговору с Эйбом Перлом. Вам лучше всего забыть о том, что случилось прошлой ночью, молодая леди. — Благодарю за совет. — Джесси чувствовала себя униженной и сердито повторила: — Молодая леди! Инспектор казался удивленным. — Но вы действительно молоды. Некоторые люди никогда не стареют. Моя мать была одной из них. Вы очень на нее похожи. — Помолчав, он добавил: — Кажется, мы пришли? Чертовски темно... — Да. — Джесси горячо надеялась, что охраннику из бриджпортского детективного агентства достанет такта оставаться за кустом и убрать палец с кнопки фонаря. — Вы что-то говорили, мистер Квин? — Нет, ничего. Последовала пауза. — Ну, — сказала Джесси, — должна признаться, вы облегчили мне душу, инспектор. И спасибо, что проводили меня. — Это доставило мне удовольствие. — Но его голос был скорее печальным. — Доброй ночи, мисс Шервуд. — Доброй ночи. Джесси стояла в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам, и думала, увидит ли она его снова, когда ее внезапно ослепил луч света. — Кто это был с вами, мисс Шервуд? — осведомился частный детектив. — Убирайтесь, вы... ищейка! — И Джесси побежала по подъездной аллее, как будто кто-то за ней гнался. Это казалось концом завязавшейся дружбы. Шли недели, но Джесси, разглядывая проплывающие мимо суденышки с пляжа Хамфри, покуда маленький Майкл дремал в коляске, всматриваясь по выходным четвергам в толпу на Фронт-стрит или общественном пляже Тогаса, ни разу не увидела знакомую жилистую фигуру. «Все мужчины в душе дети!» — сердито думала она. Если бы не малыш, Джесси бы уволилась и покинула остров Нер. Ей было страшно одиноко. Но Майкл нуждается в ней, говорила она себе, подавляя уколы ревности, когда миссис Хамфри забирала младенца у нее из рук, осуществляя права матери. Иногда Джесси думала, что должна уехать ради ребенка, пока он не слишком привязался к ней, и тут же отгоняла эти мысли. Майкл был для нее единственным лучом света в темном царстве. Кроме того, Джесси не забывала о происшедшем в ночь с 4 на 5 июля. Что, если попытка повторится, а ее не будет здесь, чтобы защитить малыша? Но июль подходил к концу, и ничего не происходило. 31-го числа, спустя почти месяц после случая в детской, Олтон Хамфри уволил трех частных детективов. Следующим утром в четверг Джесси выкупала и одела малыша, покормила его кашей и молоком и передала Саре Хамфри. — Вы уверены, что можете остаться с ребенком? — с беспокойством спросила Джесси. Миссис Хамфри слегка посапывала от легкой простуды. — Я с удовольствием перенесу мой выходной на другой день. — Не стоит. — Миссис Хамфри смотрела на Майкла поверх белой марлевой маски. Джесси втайне хотелось, чтобы она не надевала маску по малейшему поводу — малышу это не нравилось. Кроме того, Джесси, будучи в большей степени человеком здравого смысла, нежели медицинской сестрой, считала, что чем больше ребенка будут защищать от обычных микробов и вирусных инфекций в младенчестве, когда у него еще есть природный иммунитет, тем более восприимчивым к ним он станет позже. Но миссис Хамфри руководствовалась книгой, вернее книгами, занимавшими целую полку над ее кроватью. — В этом нет никакой необходимости, мисс Шервуд. Это всего лишь легкая простуда. Мы прекрасно обойдемся без няни, верно, сокровище мое? — Может быть, мне лучше вернуться к вечеру? — сказала Джесси, готовясь к детскому плачу. Майкл испуганно уставился на белую маску, и его ротик уже начинал кривиться. — И слышать не желаю. — Миссис Хамфри не стала дожидаться плача и пощекотала животик малыша. — Агу-агу! Ну же, дорогой, посмейся. — Я бы не возражала вернуться. — Джесси с трудом удерживалась от резкого приказа прекратить щекотку. Майкл решил проблему по-своему, он отрыгнул и захныкал. Миссис Хамфри виновато отпрянула. — Это ничего. — Джесси взяла ребенка на руки. — Просто щекотать малыша, да еще на полный желудок, было не слишком удачной идеей. — Она вытерла Майкла и передала его миссис Хамфри. — О господи! — вздохнула Сара. — Мне еще столькому надо научиться. — Не так уж многому, — не удержалась Джесси. — Это всего лишь вопрос здравого смысла, миссис Хамфри. Думаю, я вернусь к вечеру. — Категорически запрещаю. Я знаю, как вам хотелось провести ночь в городе... В конце концов, Джесси позволила себя убедить. Сидя за рулем своего маленького, но крепкого двухместного «доджа» выпуска 1949 года, она твердила себе по пути к железнодорожной станции, что должна избавиться от материнских чувств по отношению к Майклу. Миссис Хамфри только полезно пробыть сутки с ребенком. Матерям не следует возлагать заботы о детях на чужие плечи — чем больше ответственности они на себя берут, тем лучше для них и для детей. Тем не менее Джесси весь день было не по себе. Это портило так хорошо спланированный ею выходной. Она встретилась со старой подругой Белл Берман, старшей сестрой нью-йоркской больницы, и, хотя они с удовольствием ходили за покупками в универмаг «Сэкс», весело болтали, закусывая в окутанном винными ароматами ресторане на Сорок пятой улице с французскими рекламными туристическими плакатами на стенах и смотрели забавный фильм в кинотеатре на дневном сеансе, ее мысли постоянно возвращались к острову Нер и грустному личику в детской ванночке. Они пообедали в квартире Белл Берман на Западной Одиннадцатой улице. И пока сидели за столом, Джесси все время посматривала на часы. — Что с тобой? — удивленно спросила подруга, начиная убирать тарелки со стола. — Можно подумать, что ты оставила умирающего пациента. — Прости, Белл, но я беспокоюсь о ребенке. Миссис Хамфри простужена, и если она начнет стонать и обихаживать саму себя... Кроме того, она так беспомощна в самых простых ситуациях. — Господи, Джесси! — воскликнула Белл Берман. — Есть ли на свете что-нибудь крепче ребенка? А твоей миссис Хамфри это только на пользу. Ох уж эти богатые мамаши! Так что прекрати эти глупости... нет-нет, я вымою посуду... садись и поболтай со мной. Кстати, как тебе удается сохранять фигуру? Ты же ешь как лошадь! После обеда к Белл пришли несколько друзей, и Джесси с трудом удавалось следить за больничными сплетнями и присоединяться к добродушному подшучиванию над знакомыми им всем врачами и медсестрами. Но тревога одолевала ее все сильнее, и в конце концов она не выдержала. — Белл, я знаю, что ты подумаешь, будто у меня климакс, но ты не будешь особенно возражать, если я изменю наши планы и не останусь на ночь? — Джесси Шервуд! — Я не могу вынести мысли, что эта женщина сделает что-нибудь не так, как надо, с моим малышом. Или разболеется по-настоящему. Горничные понятия не имеют, с какой стороны подойти к ребенку. Если я уйду сейчас и возьму такси, то успею на поезд в 23. 05... Она успела как раз вовремя. В вагоне было душно, и Джесси всю дорогу тревожно подремывала. В начале первого она сошла на станции Тогас и отперла свою машину. Даже здесь ночь была влажной и душной, а внутри «доджа» было как в печке. Джесси открыла окошки, но не стала ждать, пока машина остынет, и сразу же поехала, хотя голова у нее раскалывалась. Ей казалось, что Чарли Питерсон никогда не выйдет из сторожки. Наконец он появился, зевая во весь рот. — Ну и ночь, — пожаловался Питерсон, прихлопывая москитов. — В Нью-Йорке тоже жарко, мисс Шервуд? — Ужасно. — По крайней мере, там можно пойти в кинотеатр с кондиционером. А на этой работе только смотришь на чертово море и варишься, как в кипятке. — У меня разболелась голова, мистер Питерсон. Не могли бы вы пропустить меня? — Простите. — Он с обиженным видом поднял шлагбаум. Джесси со вздохом поехала по дороге. Теперь, когда она вернулась на остров Нер, ее поведение казалось ей глупым. В окнах дома Хамфри было темно. Если бы ребенок заболел или не спал, весь дом сиял бы огнями, как в дни приемов. Миссис Хамфри считала само собой разумеющимся, что слуги счастливы делить с ней все неприятности, и «трубила в трубы», как только что-нибудь, по ее мнению, складывалось не так. Очевидно, этой ночью их не собирались беспокоить. Джесси решила оставить машину на участке, потихоньку войти в дом через парадную дверь, на цыпочках подняться к себе и лечь спать. Шум автомобиля на пути от подъездной аллеи к гаражу мог разбудить кого угодно. Выключив зажигание, Джесси заперла машину и направилась к дому. Найдя в сумочке ключ, она отперла дверь, осторожно закрыла ее за собой, нащупала стойку перил и стала подниматься, радуясь, что толстый ковер приглушает шаги. У двери ее комнаты Джесси, после всех мер предосторожности, неловко уронила сумочку. В тишине темного дома это прозвучало, как взрыв бомбы. Она ползала на четвереньках, пытаясь найти сумочку, когда в нескольких футах от нее послышался резкий голос: — Не двигайтесь! — О боже! — Джесси нервно засмеялась. — Это только я, мистер Хамфри. Прошу прощения. Луч фонаря упал на нее. — Мисс Шервуд? — Когда ее глаза привыкли к свету, она увидела неподвижную фигуру в халате с фонарем в одной руке и револьвером в другой. — Я думал, вы проведете ночь в Нью-Йорке. Джесси подобрала с пола сумочку, чувствуя себя полной идиоткой. — Я передумала, мистер Хамфри. У меня разболелась голова, а в городе было нестерпимо душно... Почему он направляет на нее оружие? — Олтон! Что там такое? — О боже! — снова сказала Джесси. Ей хотелось, чтобы Хамфри опустил револьвер. Из хозяйской спальни хлынул свет. Миссис Хамфри выглянула в коридор, придерживая на груди роскошный пеньюар. Ее лицо выглядело напряженным и постаревшим от страха. — Это мисс Шервуд, Сара. — Только теперь Олтон Хамфри спрятал револьвер в карман халата. — С вашей стороны, мисс Шервуд, было глупо прокрадываться в дом без предупреждения. Вас могли застрелить. Почему вы не позвонили? — У меня не было времени. Я приняла решение в последнюю минуту. — Джесси начинала сердиться. Ее допрашивают, как преступницу! — Очень сожалею, что моя неуклюжесть разбудила вас. С ребенком все в порядке, миссис Хамфри? — Было в порядке, когда я заходила к нему в последний раз. — Сара Хамфри вышла в коридор и включила свет. Ее муж вернулся в спальню без дальнейших слов. — А вы уже были у Майкла? — Нет. Как ваша простуда? — Все хорошо. Малыш капризничал весь день. Не понимаю почему. Я не оставляла его ни на минуту и дважды заходила к нему после того, как уложила его в кроватку. Думаете, он мог от меня заразиться? — Сейчас посмотрю, — устало отозвалась Джесси. — Но я уверена, что с ним все в порядке, миссис Хамфри, иначе этот шум побеспокоил бы его. Почему бы вам не вернуться в постель? — Я пойду с вами. Пожав плечами, Джесси открыла дверь, включила ночник и бросила шляпу и перчатки на бюро. — Надеюсь, я делала все как надо, — продолжала миссис Хамфри. — В половине одиннадцатого, когда я зашла к нему перед сном, он так вертелся, что я положила большую подушку между его головкой и спинкой кроватки. Я боялась, что он расшибется. У малюток черепа такие нежные... А Джесси так хотелось, чтобы ее собственный нежный маленький череп перестал болеть. — Я же говорила вам, миссис Хамфри, — сказала она, с трудом сдерживая раздражение, — что так делать не нужно. Амортизаторы обеспечивают достаточную защиту. — Джесси поспешила в детскую. — Но он такой подвижный ребенок. — Сара Хамфри остановилась в дверях, прижимая платок ко рту и носу. Воздух в детской был душным и спертым, хотя Джесси заметила при слабом свете ночника, что штора на окне, выходящем на подъездную аллею, поднята, а окно открыто. Кто-то также снял с окна сетку, и в комнате было полно мошкары. Джесси была готова закатить оплеуху беспомощной женщине в дверях. Она на цыпочках подошла к кроватке, и ее сердце сжалось, как в тисках. Малыш сбросил одеяло и лежал на спинке. Его маленькие ножки торчали в разные стороны, а личико и тельце прикрывала подушка. Джесси Шервуд казалось, что прошел миллион лет, прежде чем ее сердце начало бешено колотиться. В эти секунды она стояла как парализованная, глядя на неподвижное тельце. Потом Джесси схватила подушку и наклонилось над кроваткой. — Включите свет, — приказала она хриплым голосом. — Что случилось? — дрожащим голосом спросила миссис Хамфри. — Делайте, что я говорю. Свет! Миссис Хамфри нащупала выключатель на стене, другой рукой все еще прикрывая нос и рот. Дипломированная медсестра Джесси Шервуд делала все, что предписано в подобных случаях. Ее тренированные пальцы двигались быстро и хладнокровно, как пальцы хирурга, но внутри усиливалось ощущение тошноты... Два месяца от роду. Всего два месяца... Растирая маленькие конечности и стараясь представить его таким, каким он был раньше — у нее на руках, в ванночке, в коляске на пляже, — она знала, что старше он уже не станет. — Он мертв, — сказала Джесси, продолжая трудиться и не поднимая взгляд. — Задохнулся. Я делаю ему искусственное дыхание, но это бесполезно, потому что он мертв уже некоторое время. Позовите мужа, миссис Хамфри, вызовите врача — не доктора Холлидея; Гринвич слишком далеко — позвоните доктору Уиксу и, пожалуйста, не падайте в обморок, пока не сделаете это. Миссис Хамфри пронзительно вскрикнула и лишилась чувств. Спустя долгое время Джесси с удивлением обнаружила, что укутывает еще одним одеялом Сару Хамфри в хозяйской спальне. На полочке у кровати рядом с книгами по уходу за младенцами стояла открытая бутылка с нашатырным спиртом, поэтому она поняла, что делала все необходимое машинально или, возможно, по указанию доктора Уикса, чей голос доносился из коридора. Миссис Хамфри лежала поперек кровати, свесив голову вниз. Она была в сознаний и громко стонала. Джесси пожалела, что профессиональная сноровка позволила ей вывести женщину из блаженного состояния шока. Фактически, думала она, Саре Хамфри было бы лучше умереть. Потом Джесси вспомнила все, и это привело ее в чувство. «Боже мой!» — подумала она. Джесси уложила стонущую женщину в более удобной позе на кровати и вышла. Где она была? Как долго это продолжалось? Доктору Уиксу должно было понадобиться время, чтобы одеться и приехать. Давно он здесь? Врач разговаривал в коридоре с Олтоном Хамфри. Долговязый миллионер прислонился к стене, прикрывая глаза, как будто свет причинял им боль. — Всегда остаются сомнения, мистер Хамфри, — говорил доктор Уикс. — Боюсь, мы не достаточно много знаем о подобных вещах. В некоторых случаях мы находим распространившуюся вирусную инфекцию, которая обнаруживается только при вскрытии, и то не всегда. Может быть, это и произошло. Если вы согласны на вскрытие... — Нет, — прервал Олтон Хамфри. — Не согласен. Джесси вспомнила, как он прибежал в детскую на крик Сары Хамфри, жуткое, застывшее выражение его лица при виде тельца в кроватке, напоминающее сардоническую усмешку при столбняке. Это выражение сохранялось целую минуту, пока он наблюдал, как она пытается восстановить функции мертвых легких, сделать маленькую дряблую грудную клетку эластичной, оживить крошечное сердечко, которое уже давно перестало биться. Потом Хамфри сказал: — Он действительно мертв. А Джесси взмолилась: — Пожалуйста, позвоните доктору Уиксу. Хамфри поднял жену на руки, вынес ее из детской, и вскоре Джесси услышала, как он разговаривает по телефону с доктором Уиксом таким же застывшим голосом, каким был его взгляд. Вскоре Джесси прекратила растирать холодные ручонки, прикрыла тельце простыней и подошла к миссис Хамфри. Муж пытался привести ее в чувство. — Я это сделаю, — сказала Джесси, и миллионер вышел быстрыми шагами, словно давая выход накопившейся энергии. Трудясь над потерявшей сознание женщиной, она слышала, как он непривычно деликатным тоном говорит со слугами. Потом какая-то из женщин начала всхлипывать, и Хамфри — патриций, никогда не повышающий голос, — прервал ее яростным криком, за которым последовало молчание. После этого он ходил по комнате взад-вперед, пока не прибыл врач. Джесси подошла к ним и тоже прислонилась к стене. — О, мисс Шервуд! — На лице доктора Уикса отразилось облегчение. Это был щеголеватый маленький человечек с пигментными пятнами на лысине. — Как миссис Хамфри? — Она пришла в сознание, доктор. — Мне лучше взглянуть на нее. Вы должны обращаться с вашей женой очень осторожно, мистер Хамфри. — Да, — отозвался Олтон Хамфри, стряхивая оцепенение. Доктор Уикс подобрал свой саквояж и быстро направился в хозяйскую спальню. Миллионер пошел за ним. Джесси двинулась следом, с трудом волоча ноги. На нее нахлынула волна слабости, и на какой-то момент коридор закачался у нее перед глазами. Но она взяла себя в руки и вошла в спальню. Сара Хамфри плакала; ее костлявые плечи дергались, словно ее била лихорадка. Доктор Уикс говорил ей, как ребенку: — Все в порядке, миссис Хамфри, не волнуйтесь, все пройдет. Это естественный способ разрядки напряжения. Поплачьте как следует, и вы почувствуете себя лучше. — Мой малыш!.. — всхлипывала она. — Это ужасная трагедия. Но такие вещи случаются. В моей практике были случаи, когда дети умирали даже в самых лучших яслях. — Подушка, — плакала Сара Хамфри. — Я положила ее, чтобы защитить его, доктор. Господи, откуда мне было знать?.. — Нет смысла думать об этом, миссис Хамфри. Сейчас вам нужен сон. — Я не должна была отпускать мисс Шервуд. Она предлагала перенести свой выходной, но я заявила, что все знаю об уходе за ребенком... — Миссис Хамфри, если вы будете так себя вести... — Я любила его, — рыдала она. Доктор Уикс посмотрел на Джесси, словно ища профессиональную поддержку. Но Джесси застыла как вкопанная, не зная, как об этом сказать, думая, может ли это быть правдой, понимая, что это правда, и ненавидя себя за это. «Сейчас меня стошнит», — думала она. — Я нахожу, — твердо отчеканил доктор Уикс, — что вам нужно принять кое-что. Джесси с удивлением посмотрела на него. Неужели это так заметно? Но потом она поняла, что он все еще обращается к миссис Хамфри. — Нет! — закричала женщина. — Нет, нет, нет! — Успокойтесь, миссис Хамфри, — поспешно сказал доктор. — Ложитесь и... — Доктор Уикс, — прервал его муж. — Да, мистер Хамфри? — Насколько я понимаю, вы намерены сообщить об этом в офис коронера округа? — Было видно, что нервы миллионера напряжены до предела. — Да. Разумеется, это чистая формальность... — Мне незачем объяснять вам, как все это тяжело для меня. Я пользуюсь определенным влиянием в Хартфорде, доктор. Если бы вы согласились... — Ну не знаю, мистер Хамфри, — осторожно сказал доктор Уикс. — Ведь я приносил присягу... — Да, понимаю. — Джесси чувствовала, что миллионер сдерживает себя колоссальным усилием воли. — Однако существуют вещи поважнее присяги, доктор Уикс. Бывают исключительные случаи. Неужели вы не сталкивались с ними в своей практике? — Едва ли, — чопорно отозвался врач. — Что бы вы ни имели в виду, мистер Хамфри, боюсь, ответ будет «нет». Миллионер плотно сжал губы. — Я прошу вас только избавить миссис Хамфри и меня от тягот коронерского дознания. Это будет означать публичные показания, репортеров, огласку. Для нас это невыносимо, доктор. Особенно для моей жены, учитывая ее состояние. Вы ее врач, и я уверен, что понимаете, о чем я говорю. — Я, как и вы, глубоко об этом сожалею, мистер Хамфри. Но что я могу поделать? — Неужели людей необходимо распинать на публике из-за несчастного случая? Джесси Шервуд подумала, что, если они не остановятся, она закричит. — Я знаю, что это был несчастный случай, мистер Хамфри. Но вы ставите меня... — Это не так, — услышала Джесси собственный голос. Доктор Уикс резко обернулся: — Что вы сказали, сестра? Миссис Хамфри повернулась в кровати, стараясь сфокусировать опухшие глаза на Джесси. — Я сказала, доктор Уикс, что это не был несчастный случай. На мгновение Джесси показалось, что Олтон Хамфри собирается вцепиться ей в горло. Но он всего лишь осведомился: — Что вы имеете в виду, мисс Шервуд? — Я имею в виду, что кто-то еще входил в детскую после того, как миссис Хамфри пошла спать. Высокий мужчина уставился на нее горящими глазами. Джесси хватило мужества не отвести взгляд. — Ребенок был убит, мистер Хамфри, и, если вы сейчас же не позвоните в полицию, это сделаю я. |
||
|