"Линда Ленхофф. Жизнь a' la mode " - читать интересную книгу автора

еще поэтому его неожиданная смерть так потрясла меня. Мне повезло, что в
моей жизни тогда был Джош. И, наверное, у родителей уже тогда все шло не так
гладко. Порой я мысленно прокручиваю в памяти события тех лет в том
небольшом участке мозга, который находится непосредственно над правым ухом,
где логическое мышление отсутствует полностью. Но мы с мамой никогда не
говорим об этом. Только с психоаналитиком время от времени и при случае с
абсолютно незнакомыми людьми.
И с Марией. С ней я дружу так долго, что едва верю в это. Мария знает
обо мне все до мельчайших подробностей, даже то, что я однажды
самостоятельно удалила родинку на ноге. Хотя до сих пор не понимаю, как мне
это удалось. Мы с Марией познакомились на занятиях по биологии на первом
курсе, когда я в первый же день умудрилась расколоть пробирку с анализом.
Такая крошечная (пробирка, разумеется), она наделала столько шуму при
падении на пол. Когда преподаватель спросил, кто это сделал, Мария
немедленно грохнула об пол и свою в знак поддержки.
- Ой-ей, - совершенно спокойно произнесла она.
Мария развеяла все мои страхи.
- Забудь, - сказала она, - их закупают сотнями, к тому же я видела
вчера, как препод уронил целую коробку. Знаешь, звук был еще тот.
С тех пор она десятки раз приходила мне на помощь.
Как и большинство тех, кто знает меня, Мария осведомлена о том, что я
терпеть не могу летать. Но большинство моих знакомых не понимают этих
страхов и раздражаются. Мария - единственный человек, который придет
провожать меня в аэропорт. Она выросла на Стейтен-Айленде в обществе пяти
братьев и, как мне известно, не боится ничего на свете. Зато у нее есть
комплексы, связанные с душевыми кабинками.
- Никогда не входи босиком в чужой душ, - заклинает она. - Ты же не
знаешь, что там окажется. Невозможно учесть все.
По этой причине Мария рассталась с несколькими приятелями; думаю, они
принимали ее странности на свой счет. Хотя некоторые из ее ухажеров,
вероятно, не замечали, принимает ли она душ в их квартире, да и моется ли
вообще, им не было до этого никакого дела. Однажды я сказала ей об этом.
- У них иные приоритеты, - ответила она.
Итак, Мария везет меня в Ньюарк, один из ее любимых аэропортов, в своем
"додже" приблизительно семидесятого года выпуска, некогда принадлежавшем ее
бабушке. Мария в просторном черном плаще, а на голове у нее то, что сама она
называет "прическа". Хотя Господь наградил ее роскошной копной волос - у
меня-то лишь жидкие (и постепенно редеющие) прямые каштановые волосенки, -
Мария постоянно что-то сооружает из них и регулярно меняет цвет. Сейчас,
например, они длинные и с легкой проседью - подобным образом женщины
осветляли волосы в шестидесятых. Мои волосы обычно пристойного каштанового
цвета, и, порой подкрашивая их, я стараюсь придать им оттенок ореха или
клена, хотя все эти древесно-ботанические параллели немного раздражают.
Цвета Марии всегда носят роскошные названия вроде Безумия Клюквенного
Коктейля или Волнующей Плоти, но ее ничуть не беспокоят возможные
ассоциации. Сейчас она вдобавок взбила волосы пышной шапкой. Надо сказать,
получилось много.
- Взгляни на того прелестного трехглазого человечка, - сказала Мария,
ведя меня к выходу номер пять.
- Это не глаз, а здоровенный синяк, - возразила я, но она не хотела