"Станислав Лем. "Гигамеш"" - читать интересную книгу автора

наложить ее на четвертую, перевернув книгу вверх ногами), фрейдизм, то
есть учение о психоанализе, есть обмирщенная версия христианства.
Состояние до Невроза - Рай; детская душевная травма - это Грехопадение;
Невротик - Грешник; Психоаналитик - Спаситель, а фрейдовское лечение -
Спасение через благодать.
c) Выходя из нужника, в конце I главы, Дж.Меш насвистывает
шестнадцатитактную мелодию (шестнадцать было девушке, которую он
обесчестил и удушил в шлюпке); слова же - крайне вульгарные - он
произносит лишь про себя. Этот эксцесс психологически обоснован; сверх
того, силлабо-тонический анализ песенки дает нам прямоугольную матрицу
преобразований для следующей главы (которая получает при этом совершенно
другое значение). Глава II - развитие богохульной песенки, которую Меш
насвистывает в первой главе; после применения матрицы богохульство
оборачивается ангельским пением. Роман в целом имеет три отсылки: 1) к
"Фаусту" Марло (действие II, явление VI и след.); 2) к "Фаусту" Гете
("Alles vergangliche ist nur ein Gleichniss" [все преходящее - только
подобье (нем.)]), а также 3) к "Доктору Фаустусу" Т.Манна, причем отсылка
к этому роману - просто чудо искусства! Подобрав по очереди ко всем
_буквам_ II главы ноты согласно старогрегорианскому нотному ключу,
получаем музыкальную композицию - _обратное_ переложение (согласно
"Фаустусу" Манна) оратории "Apocalypsis cum Figuris" ["Апокалипсис с
фигурами" (лат.)], которую Манн, как известно, приписал композитору
Адриану Леверкюну. Эта адская музыка присутствует и в то же время
отсутствует в романе Ханнахана (ведь в явном виде ее там нет) - подобно
Люциферу (буква "Л", опущенная в заглавии). IX, X и XI главы (слезание с
грузовика, причащение перед смертью, приготовления к казни) также имеют
музыкальный подтекст (а именно "Klage Dr.Fausti"), но, так сказать, между
прочим. Ибо, если проанализировать их как адиабатическую систему согласно
Сади Карно, они оказываются Собором, который покоится на постоянной
Больцмана, а в Соборе этом совершается Черная Месса. (Ритуалу говения
соответствуют смутные воспоминания Меша в кузове грузовика; завершаются
они матерщиной, сочное глиссандо которой венчает VIII главу.) Эти главы -
самый настоящий Собор, поскольку межфразовые и межфразеологические
пропорции образуют синтаксический скелет, эквивалентный _изображению_ на
мнимой плоскости - в проекции Монжа - собора Нотр-Дам со всеми его
башенками, консолями, контрфорсами, с монументальным порталом, знаменитой
готической Розой и т.д. и т.п. Таким образом, в "Гигамеше" заключено и
богословие, вдохновленное архитектурой. В "Истолковании" (стр. 397 и
след.) читатель найдет подробную проекцию Собора в том виде, в каком он
содержится в тексте упомянутых глав, в масштабе 1:1000. Но если вместо
стереометрической проекции Монжа применить неравноугольную проекцию с
исходной дисторсией согласно матрице из I главы, то получим Дворец Цирцеи,
а Черная Месса превратится в карикатуру на изложение августинианской
доктрины (опять-таки иконоборчество: августинианство - во Дворце Цирцеи,
зато в Соборе - Черная Месса). Итак, Собор или августинианство не просто
механически вставлены в роман; они - звенья общего идейного замысла.
Уже этот скромный пример показывает, каким образом автор, благодаря
своему ирландскому упорству, вогнал в один роман весь мир человека с его
мифами, симфониями, храмами, физическими теориями и анналами всеобщей
истории. Пример этот снова отсылает нас к заглавию, ибо (в данном