"Станислав Лем. Темнота и плесень" - читать интересную книгу автора

каждом темнело маленькое ядрышко, черная матовая точка. Его охватило
неизъяснимое блаженство, умиление. Он дрожал не от холода, а от
возбуждения. Положив их на ладонь, теплых, как цыплята, и осторожно, чтобы
не сдуть почти невесомых на пол, стал согревать своим дыханием. Потом
завернул каждый в станиоль и спрятал под колпак. Долго стоял над ними,
тщетно стараясь придумать для них что-либо еще, и наконец с учащенно
бьющимся сердцем вернулся в постель, несколько раздосадованный собственным
бессилием и вместе с тем спокойный и растроганный почти до слез.
- Крошки мои, - бормотал он, забываясь блаженным и здоровым сном.
Месяц спустя шарики уже не помещались под стеклянным колпаком. А еще
через месяц он потерял им счет. Как только черное зернышко достигало
обычных размеров, шарик начинал вздуваться на полюсах. Только раз ему
удалось подстеречь момент деления, который всегда наступал ночью. Звук,
раздавшийся из-под колпака, оглушил его на несколько минут, но более
поразила вспышка, подобно крошечной молнии озарившая на мгновение темную
комнату. Он не понимал, что происходит, но, лежа в кровати, почувствовал,
как дрогнул пол, и тут уразумел, что в крошечных шариках таится
неизмеримая мощь. Им овладело чувство, какое возникает перед подавляющими
своим величием явлениями природы, - словно на мгновение перед ним открылся
зияющий провал водопада или затряслась земля под ногами. С коротким
звоном, эхо которого еще, казалось, поглощали стены дома, ему на какую-то
долю секунды открылась и сейчас же исчезла мощь, ни с чем не сравнимая.
Испуг быстро прошел, а утром все это показалось ему кошмарным сновидением.
На следующую ночь он постарался вести наблюдение в темноте. И впервые
тогда заметил, как одновременно с глухим звуком и воздушной волной вспышка
зигзагом разрезала набухшее яйцо и мгновенно пропала - казалось, ее и
вовсе не было.
Человек не помнил даже, был ли в ту зиму снег, так редко он покидал
дом, разве только затем, чтобы дойти до магазина за поворотом дороги. К
весне комната кишела шариками. Он уже не пытался, их заворачивать в
станиоль, да и где взять его столько. Они болтались всюду, попадали под
ноги, бесшумно сыпались с книжных полок, где особенно хорошо были видны,
когда залеживались, припудренные тонким слоем пыли, которая мягко
обрисовывала их контуры.
И вечно что-нибудь приключалось с ними (он выуживал шарики из овсянки,
из молока, находил в пакете с сахаром, они как невидимки выкатывались из
посуды, варились в супе); их обилие начинало подсказывать ему новые идеи и
слегка тревожить.
Неудержимо разрастающаяся орава мало о нем заботилась. Его бросало в
дрожь при мысли, что какой-нибудь шарик выскочит в сени и дальше, в сад,
где его могут найти дети. Тогда человек установил перед порогом частую
проволочную сетку" а через некоторое время, чтобы выйти на улицу, ему уже
надо было выполнить целый сложный ритуал - он поочередно выворачивал все
карманы, заглядывал за отвороты брюк, для большей уверенности по нескольку
раз отряхивал их, двери открывал и закрывал медленно, чтобы сквозняк не
унес невзначай какой-нибудь шарик. И чем больше их было, тем сложнее было
с ними управляться.
Ему докучало по-настоящему только одно большое неудобство подобного
сожительства, изобилующего переживаниями: их была такая уйма, что они
размножались почти непрерывно, и мощный звенящий звук раздавался иногда