"Станислав Лем. Правда (Сборник "Космический госпиталь")" - читать интересную книгу автора

ко мне память о "подлинных" событиях. Я хотел показать им кабели, которые
мы протянули из лаборатории к вершине холма, в окоп. Но и кабелей не было.
Я утверждал, что раз их нет, то, значит, их кто-то убрал уже потом -
может, пожарные, когда гасили огонь.
Только там, среди зеленых холмов, под голубым небом, рядом с
почерневшими и словно съежившимися развалинами лаборатории, я понял,
почему все так получилось.
Огненный червяк не преследовал нас. Он не хотел нас убить. Он ничего о
нас не знал, мы его не интересовали. Рожденный взрывом, он, выбравшись
наружу, уловил ритм сигналов, которые все еще пульсировали в проводах, так
как Маартенс не выключил управляющего устройства. Это к нему, к источнику
электрических импульсов поползло огненное создание, никакое не разумное
существо, просто солнечная гусеница, цилиндрический сгусток
организованного огня... которому оставалось лишь несколько десятков секунд
жизни. Об этом свидетельствовал его расширяющийся ореол; температура, при
которой он мог существовать, стремительно падала, каждое мгновение он
тратил, наверное, массу энергии, излучал ее, и неоткуда было ее черпать -
поэтому он и извивался судорожно у кабелей, несущих электроэнергию,
превращая их в пар, в газ. Маартенс и Ганимальди оказались случайно на его
пути; он, наверное, к ним и не приближался. Маартенса убил термический
удар, а Ганимальди, возможно, ослепнув от сияния плазмы и потеряв
ориентировку, ринулся прямо в бездну сверкающей смерти.
Да, огненное создание умирало там, на вершине холма, бессмысленно
извиваясь и корчась в отчаянных и бесплодных поисках источников энергии,
которая вытекала из него, как кровь из жил. Оно убило двух людей, даже не
узнав об этом. Впрочем, обугленные полосы и круги поросли уже травой.
Когда я оказался там в сопровождении двух врачей, какого-то незнакомого
человека (кажется, из полиции) и профессора Гилша, ничего уже нельзя было
найти, хотя со дня катастрофы не прошло и трех месяцев. Все поросло
травой, и то место, где я видел некую тень распятия, тоже; трава тут
разрослась особенно буйно. Все словно ополчилось на меня. Окоп, правда,
был виден, но кто-то использовал его как мусорную свалку, он был доверху
забит ржавым железом и консервными банками. Я повторял, что под этой
грудой лежат расплавленные осколки бронестекла. Мы копались в этом мусоре,
но стекла не нашли. То есть были какие-то крупинки, даже оплавленные. Но
мои спутники сочли, что это осколки обычных бутылок, которые кто-то
расплавил в печи центрального отопления, предварительно раздробив их для
уменьшения объема - перед тем как выбросить в мусорный бак. Я просил,
чтобы отдали стекло на анализ, но они этого не сделали. У меня остался
только один шанс - показания молодого биолога и профессора, которые видели
наш фильм. Профессор был в Японии и собирался вернуться лишь весной, а
приятель Маартенса подтвердил, что мы показывали ему такой фильм, но
только там была снята вовсе не ядерная плазма, а глубоководные амебы. Он
сказал, что Маартенс категорически отрицал при нем, что снимки могут
представлять нечто иное.
И это ведь была правда. Маартенс говорил так потому, что мы условились
хранить тайну.
Таким образом, дело оказалось закрытым.
А что же сталось с огненным червяком? Может, он взорвался, когда я
лежал без сознания, а может, тихо окончил свое мимолетное существование;