"Станислав Лем. Формула Лимфатера" - читать интересную книгу автора

посетившего галактику, должны напоминать сетования лотошника, слоняющегося
по провинциальным городам? Кто захочет его слушать? И кто ему поверит?
Такие мысли появляются, когда человек чем-то удручен или ощущает
нездоровую потребность пооткровенничать. Так вот, чтоб никого не огорчать
и не унижать, сегодня ни слова о звездах. Нет, я не буду молчать. Вы
почувствовали бы себя обманутыми. Я расскажу кое-что, согласен, но не о
путешествиях. В конце концов и на земле я прожил немало. Профессор, если
тебе непременно этого хочется, можешь начинать записывать.
Как вы знаете, у меня бывают гости, иногда весьма странные. Я отберу
из них определенную категорию: непризнанных изобретателей и ученых. Не
знаю почему, но я всегда притягивал их, как магнит. Тарантога улыбается,
видите? Но речь идет не о нем, он ведь не относится к категории
непризнанных изобретателей. Сегодня я буду говорить о тех, кому не
повезло: они достигли цели и увидели ее тщету.
Конечно, они не признались себе в этом. Неизвестные, одинокие, они
упорствуют в своем безумии, которое лишь известность и успех превращают
иногда - чрезвычайно редко в орудие прогресса. Разумеется, громадное
большинство тех, кто приходил ко мне, принадлежало к рядовой братии
одержимых, к людям, увязнувшим в одной идее, не своей даже, перенятой у
прежних поколений, - вроде изобретателей перпетуум мобиле, - с убогими
замыслами, с тривиальными, явно вздорными решениями. Однако даже в них
тлеет этот огонь бескорыстного рвения, сжигающий жизнь, вынуждающий
возобновлять заранее обреченные попытки. Жалки эти убогие гении, титаны
карликового духа, от рождения искалеченные природой, которая в припадке
мрачного юмора добавила к их бездарности творческое неистовство, достойное
самого Леонардо; их удел в жизни - равнодушие или насмешки, и все, что
можно для них сделать, это побыть час или два терпеливым слушателем и
соучастником их мономании.
В этой толпе, которую лишь собственная глупость защищает от отчаяния,
появляются изредка другие люди; я не хочу ни хвалить их, ни осуждать, вы
сделаете это сами. Первый, кто встает у меня перед глазами, когда я это
говорю, профессор Коркоран.
Я познакомился с ним лет девять или десять назад. Это было на
какой-то научной конференции. Мы поговорили несколько минут, и вдруг ни с
того ни с сего (это никак не было связано с темой нашего разговора) он
спросил:
- Что вы думаете о духах?
В первый момент я решил, что это - эксцентричная шутка, но до меня
доходили слухи о его необычности, - я не помнил только, в каком это
говорилось смысле, положительном или отрицательном, - и на всякий случай я
ответил:
- По этому вопросу не имею никакого мнения.
Он как ни в чем не бывало вернулся к прежней теме. Уже послышались
звонки, возвещающие начало следующего доклада, когда он внезапно нагнулся
- он был значительно выше меня и сказал:
- Тихий, вы человек в моем духе. У вас нет предубеждений. Быть может,
впрочем, я ошибаюсь, но я готов рискнуть. Зайдите ко мне, - он дал мне
свою визитную карточку. - Но предварительно позвоните по телефону, ибо на
стук в дверь я не отвечаю и никому не открываю. Впрочем, как хотите...
В тот же вечер, ужиная с Савинелли, этим известным юристом, который