"Урсула К.Ле Гуин. Летатели Гая" - читать интересную книгу автора

со мной. Поэтому, когда у меня разболелась голова, потом некоторое время
ломило зубы, а потом начались боли в спине, я продолжал убеждать себя, что
это всего лишь зубная боль, что у меня инфекция, абсцесс... Но когда все
началось по-настоящему, больше нельзя было дурить самого себя. Это было
ужасно. Я помню не слишком много. Было плохо. Все болело. Вначале словно
ножами резали между лопаток, потом клыками грызли хребет. А потом заболело
все остальное: руки, ноги, пальцы, лицо... А я был такой слабый, что не мог
стоять. Я выбрался из постели и свалился на пол -- и не мог подняться. Я
лежал на полу и звал мать: "Мама! Мама! Подойди, пожалуйста!" Она спала. Она
работала допоздна официанткой в ресторане и возвращалась домой заметно
заполночь, поэтому спала крепко. А я чувствовал, как пол подо мной
становится горячим. У меня был такой жар от лихорадки, что я пытался
подвинуть лицо на более прохладное место пола...
Ну, я не знаю, то ли боль ослабла, то ли я просто привык к ней, но
через пару месяцев стало чуток получше. Хотя было тяжело. Долго, тупо,
странно. Лежать там все время. Но не на спине. Понимаете, больше никогда в
жизни не ляжешь на спину. И так тяжело спать по ночам. Когда болит, то
всегда по ночам болит сильнее. Все время легкая лихорадка, все время в
голову приходят странные мысли, рождаются забавные идеи. И никогда ни одну
мысль невозможно додумать до конца, невозможно придерживаться только одной
идеи. Я чувствовал себя так, словно вообще разучился по-настоящему думать.
Мысли просто приходили ко мне и пролетали насквозь, а я всего лишь следил за
ними. И больше никаких планов на будущее, потому что каким теперь было мое
будущее? Я хотел быть школьным учителем. Моя мать так радовалась этому,
поощряла, чтобы я оставался в школе дополнительный год поднатаскаться для
учительского колледжа... Что ж, в свой девятнадцатый день рождения я лежал в
маленькой комнате нашей трехкомнатной квартиры над продуктовым магазином в
переулке Кружевниц. Мать принесла праздничную еду из ресторана и бутылку
медового вина, мы пытались устроить праздник, но я не мог пить вино, а она
не могла есть, потому что все время плакала. Зато есть-то я мог, я теперь
всегда был зверски голоден и это ее немного радовало... Бедная мама!
Что ж, мало-помалу я выбрался из кризиса, крылья постепенно росли --
большие, уродливые, свисающие голые штуки, отвратительные на вид, если уж об
этом речь, и стало даже еще хуже, когда они начали оперяться, зачатки перьев
напоминали громадные прыщи... - но когда появились маховые и вторичные
перья, и я начал ощущать там мускулатуру, научился встряхивать свои крылья,
расправлять их немного и поднимать, и у меня больше не было лихорадки, или,
наверное, я просто привык, что лихорадка у меня все время, я не очень
чувствую разницу -- и я научился вставать и расхаживать по комнате, и
чувствовал, какое легкое теперь у меня тело, словно сила тяжести на меня
больше не действует, даже с весом этих громадных крыльев, волочащихся вслед
за мной... но я уже мог поднимать их, мог отрывать их от пола...
Но сам, однако, еще оторваться не мог. Я оставался прикованным к земле.
Тело чувствовало легкость, но я выматывался пытаясь просто ходить,
становился слабым и трясущимся. Раньше я очень хорошо прыгал в длину, но
теперь не мог оторвать от земли сразу обе ноги.
Чувствовал я себя много лучше, но меня беспокоило, что я такой слабый,
и я ощущал себя запертым. Словно я в капкане. Потом пришел летатель, житель
пригорода, который услышал обо мне. Летатели приглядывают за детьми,
проходящими через изменение. Он уже заходил пару раз, чтобы успокоить мать и