"Урсула Ле Гуин. Левая рука Тьмы" - читать интересную книгу автора

понять не могу - кроме того, что между Эстравеном и Тайбом явно существует
вражда. По-моему, вражда эта не имеет никакого отношения к моей персоне; мне
просто интересно понаблюдать за людьми, что правят Кархайдом, что, в
буквальном смысле этого слова, вершат судьбами двадцати миллионов.
Государственная власть стала для жителей Экумены столь тонким, сложным и с
трудом поддающимся определению понятием, что лишь изощренному уму под силу
разобраться в ее едва заметных проявлениях; здесь же границы ее пока еще
вполне определенны и власть эта вполне ощутима. В Эстравене, например,
власть над людьми проявляется как усиление неких свойств его собственного
характера; он не делает ни одного бессмысленного жеста, никогда не
произнесет ни одного слова, к которому не прислушаются. Он это прекрасно
понимает, и понимание своей ответственности делает его еще более
значительным. Он всегда основателен и величав. Ничто так не содействует
популярности в массах, как успех. Я не очень-то доверяю Эстравену: никогда
нельзя знать его истинные намерения. Мне он не нравится, однако я не могу,
например, не ощущать тепла солнечных лучей.
Плавное течение моих мыслей прерывают вновь закрывшие солнце тучи.
Вскоре дождь начинает вовсю поливать и темную реку, и людей, собравшихся на
набережной; небо тоже темнеет. Когда король начинает спускаться вниз, на
небе как раз исчезает последнее светлое пятно; какое-то мгновение фигура
монарха в белом одеянии и высокая арка за его спиной как бы светятся на фоне
сгустившихся на юге грозовых туч. Гроза приближается. Поднимается холодный
ветер, продувая насквозь Дворцовую улицу; река становится свинцовой, деревья
на набережной содрогаются от холода. Парад окончен. Еще полчаса - и снова
начинает идти снег.
Автомобиль увозит короля вверх по Дворцовой улице; толпа, что движется
следом, напоминает крупную гальку, перекатываемую мощным приливом. Эстравен
снова поворачивается ко мне и говорит:
- Не поужинаете ли со мной сегодня, господин Аи?
Я принимаю его приглашение скорее с изумлением, чем с удовольствием.
Эстравен очень много сделал для меня за последние шесть-восемь месяцев, но я
не ожидал столь очевидного личного расположения, да и не стремился к нему.
Харге рем ир Тайб все еще стоит довольно близко от нас и, безусловно,
подслушивает, и, по-моему, ему специально предоставлена эта возможность.
Подобные, чисто женские, штучки всегда действовали мне на нервы. Я покидаю
трибуну и начинаю, пригибаясь, проталкиваться сквозь толпу, чтобы скорее
скрыться. Я не намного выше среднего гетенианца, однако в толпе рост мой
почему-то привлекает внимание. Вот он, смотрите, вон Посланник. идет!
Разумеется, это моя работа, но порой подобное внимание здорово ее осложняет;
все чаще я мечтаю о том, чтобы стать совсем неприметным, обычным
гетенианцем. Как все.
Пройдя квартала два по Пивоваренной улице, я свернул к своему дому и
вдруг - здесь толпа уже значительно поредела - обнаружил, что рядом со
мной идет Тайб.
- Церемония прошла поистине безупречно, - восхищенно заявил кузен
короля, улыбаясь мне и показывая длинные, чистые, желтоватые зубы. Потом
зубы исчезли в складках и морщинах его лица, тоже желтоватого, - лица
старика, хотя Тайб был вовсе не стар.
- Добрый знак перед успешным открытием нового порта, - откликнулся я.
- О да, разумеется! - Зубы появились снова.