"«Машина» с евреями" - читать интересную книгу автора (Подгородецкий Петр Иванович)

ПЧЕЛЫ ПРОТИВ МЕДА

Я сам бы с удовольствием не читал эту главу, тем более не писал бы ее, если бы все описанное в ней, во-первых, не было бы правдой, а во-вторых, не приключилось бы именно со мной или теми, кто был рядом. Я уже много раз упоминал в тексте магическую формулу «секс, наркотики и рок-н-ролл». Если о третьей ее части пишут все и очень охотно, о первой – отнюдь не все и всегда неправду, то о второй – не пишут вообще. Может быть, страшатся возмездия за содеянное со стороны Госнаркоконтроля, может быть, не хотят публично признаваться в своей порочной страсти, а, скорее всего, просто не хотят прослыть наркоманами. Всякие фестивали типа «Рок против наркотиков» я называю «Пчелы против меда», поскольку эти понятия неразрывно связаны между собой и являются своего рода законом жанра. Только каждый понимает этот закон по-своему. А чистенькими хочется выглядеть всем, особенно с течением времени, когда некогда отвязиые кумиры становятся сытенькими буржуа, приближаются к верхам власти и начинают следить за своей репутацией. А репутация развратника, пьяницы и наркомана, особенно наркомана, может лишить любую звезду спонсоров, визитов к мэрам и губернаторам, президентам, а то и олигархам. Тем тоже, как правило, нравятся чистенькие и ухоженные артисты, поющие то, что от них хотят услышать.

Самое интересное, что рок-наркоманов стесняются и иногда сторонятся только в нашей стране. Почему-то западным лидерам не западло было общаться с каким-нибудь Джимми Хендриксом или Миком Джаггером. Им и ордена вручали, и почести всякие оказывали. Правда, у нас говорить о таких вещах публично не принято, и отнюдь не все власть предержащие знают, с кем имеют дело. У меня в жизни был случай, когда я, плотно сидя на кокаине (был в моей жизни такой невеселый период), был приглашен в Кремль в составе «Машины времени», и в Екатерининском зале получил орден Почета из рук президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина. Состоялось это событие 24 июня 1999 года. Формулировка была «За достижения в развитии музыкального искусства». А потом получил еще и звание заслуженного артиста России! А вот в восьмидесятом году, когда я не кололся, не нюхал и даже не курил, а популярность «Машины» была несравнимо выше, мне никто ничего не вручал, кроме, разве что, гонораров в 21 рубль за концерт. Чудны дела твои, Господи!

В семидесятые годы в нашей стране распространение наркотиков регламентировалось очень строго. Они были практически легальными в Средней Азии. В основном это был план, то есть легкая наркотическая жвачка растительного происхождения.

Робкие попытки Советской власти запретить ее наталкивались на полное непонимание со стороны местного населения, а при более жестоких мерах начинались беспорядки, грозившие перерасти в возрождение басмачества. Гашиш, анаша, даже опий распространялись, в основном, в местах произрастания конопли и мака. Производство наркотиков носило кустарный характер, и за пределы региона они выходили в ограниченном количестве. Были «курящие» районы на Украине, на Дальнем Востоке, но по сравнению с нынешними временами это все мелочи. Мой друг Алексеич, долгое время игравший в хоккей, рассказывал мне о случае, который произошел с ним в Абхазии. Году в 83-м хоккейная команда Московского университета была на сборах в Пицунде. Если быть более точным, то не в самой Пицунде, а на побережье напротив этого мыса. Каждое утро хоккеисты бегали кроссы через гору от своего лагеря до следующего ущелья. Алексеич вместе со своим другом Лешкой Стрелковым решили сократить путь и пробраться не по извилистой дороге, а через горный лес напрямки. Во-первых, они жутко исцарапались, продираясь сквозь чащу, а затем, когда удача казалась уже близка, вышли к котловине, окруженной ржавой колючей проволокой. Как только они вышли из леса, раздался ружейный выстрел, потом еще один. Выяснилось, что стреляли по ним, а в котловине была плантация конопли. Причем, судя по размерам, ее выращивали отнюдь не для собственного потребления.

Практиковалось и распространение наркотиков среди судимых. Они приучались в зоне сначала «чифирить», а потом подсаживались и на более тяжелые наркотики. Правда, на воле они распространением наркотиков не занимались и вели довольно уединенный образ жизни.

Синтетические наркотики распространялись в крупных городах, в основном, среди артистической элиты и так называемой «золотой молодежи». Владимир Высоцкий, к примеру, «сидел» на морфине и подобных препаратах почти десять лет. Я не эксперт по ценам на наркотики в семидесятых, но слышал, что тогда ампулу морфина можно было купить в «трубе» (подземный переход от «Националя» к музею Ленина) или у «Метелицы» за сумму от пяти до семи рублей. Три-четыре ампулы – доза серьезного наркомана – это как минимум пятьсот рублей в месяц. Так что «синтетическая» наркомания обходилась очень недешево.

Кокаин, а тем более героин в те времена вообще были редкостью. Остатки хиппи курили анашу или жрали таблетки, благо всякий там кодеин продавался в аптеках свободно. Кстати, наркосодержащие таблетки свободно продаются и сейчас. Чтобы узнать, какие это таблетки, достаточно пройти вокруг какого-нибудь популярного в городе ночного клуба. К примеру, в Сочи, выйдя из боулинга покурить, я выбросил бычок в урну. Урна же была полна облатками от кодтерпина. В Москве же система торговли наркотиками в ночных клубах отработана до совершенства. Даже урны вычищаются уборщицами по несколько раз за вечер, а их содержимое сжигается. И клубы делятся на обычные и «наркоманские». В последние я уже лет семь как не хожу.

Постепенное вхождение наркотиков в молодежную среду началось не с перестройки, а немного раньше – примерно в начале восьмидесятых. В неформальных кругах, к которым относилась и загнанная в подполье рок-музыка, народ постепенно стал «закуривать», а там, где на это денег не хватало, процветала «лекарственная наркомания». Любой начинающий рокер знал, как сварить «джефф» из эфедрина и марганцовки, а солутан исчезал с аптечных прилавков по мере его появления. Если в шестидесятые-семидесятые кайф достигался портвейном и водкой, то со временем к ним добавилась всякая дрянь.

Самое интересное, что «Машину времени» интерес к наркотикам довольно долго обходил стороной. Я, к примеру, до 1982 года не курил не только марихуану, но и сигареты вообще. Хотя попробовать косячок приходилось несколько раз. Были опыты в ГИТКСе, потом во время первой поездки «Машины времени» в Ташкент, где мы напробовались плова с анашой. Это очень любопытное блюдо, популярное в Средней Азии. Вкус наркотика в нем совершенно отсутствует, поскольку других специй в плове предостаточно, по по мере потребления продукта выясняется, что голова «влегкую» покруживается, создается приятное настроение, народ расковывается, даже веселится. Мы неоднократно экспериментировали с коллегами. Можно было поставить два казана плова – обычный и «заряженный». Если первый оставался чуть тронутым, то второй вылизывался до блеска.

Примерно к тому же времени относятся и наши опыты в употреблении настоящей анаши. Дело в том, что до Москвы этот наркотик доходил несколько «разбавленным», то есть к основному растению добавлялись всякие травы, что увеличивало объем и цену, но снижало качество. Прямо как в анекдоте из нынешних времен: «Купил наркоман анаши, забил косячок, стоит у окна, курит. Думает: „Обманул дилер, анаша-то слабая". Стоит, курит дальше, думает: Надо пойти, скандал устроить". Говорит маме: „Я пойду на улицу, прогуляюсь". – „Иди-иди, сынок, а то уж третий день у окна стоишь"». Так вот, среднеазиатская анаша была именно такого качества, но нам по первости почему-то не приглянулась, хотя и «вставляла» прилично, и «отходняка» от нее никакого не было. От какой-нибудь «Чашмы» или «Жасората» (были в Средней Азии такие вина) похмелье было сравнимо с наркотической ломкой, правда, преодолевалось значительно проще и дешевле.

В «наркосодержащих» районах участники нашего коллектива изредка покуривали, так сказать «за компанию», а в Москве это случалось совсем нечасто, Ну, иногда где-нибудь на кухне у Макаревича потянули один косячок на всех, не более того. Правда, когда появились Абдулов с Ярмольником, говорят, это стало случаться почаще.

В 1982 году, когда я покинул «Машину времени» (как и почему это произошло, я описываю в соответствующей главе), по воле Ованеса Нерсессовича Мелик-Пашаева (или просто Ваника), меня приняла группа «Воскресенье». В ее состав, как я уже писал, входили Лешка Романов, гитарист Вадик Голутвин, барабанщик Владимир Воронов и бывший звукооператор «Машины времени» Игорь Кленов, оказавшийся прекрасным бас-гитаристом. Вот в этом коллективе употребление марихуаны было частью жизни и творчества. Выходить на концерты и репетиции, не потянув косячок, считалось просто неприличным. Втянулся в это дело и я. У меня есть определенное подозрение, что ни одна песня и ни одна аранжировка «Воскресенья», сделанная в те времена, не создавалась без влияния «целебных трав». Кончилось все это тем, что Лешку Романова и нашего администратора осудили (правда, не за наркоманию), а за занятия незаконным промыслом, второго (который признался) – условно, а первого – нет. На допросах, правда, речь про употребление, хранение и распространение наркотиков шла, но доказать ничего и никому не удалось. Ну а группа «Воскресенье» и дальше продолжала свой стимулированный путь, вне зависимости от того, кто входил в ее состав. Особенно любимы ею были поездки в Среднюю Азию и на Дальний Восток. Почему – думаю, понятно. Но бывало, что в «Воскресенье» приходили артисты, не курившие, а выпивавшие. Они гармонично вписывались в коллектив, и никто не принуждал их к изменению своего статуса. Так что, скажу вам, как человек опытный, наркотики – это дело совершенно добровольное. Не захочешь стать наркоманом – не станешь.

Кстати, активным поставщиком наркоманов в нашу страну стал Афганистан. Советское присутствие там продолжалось почти десять лет, через службу там прошли десятки тысяч молодых людей, большинство из которых попробовали там вкус наркотиков. Кому-то это понравилось, кому-то нет, но факт остается фактом – Афган очень дорого обошелся нам тогда, а еще дороже обходится сейчас, когда поток местного героина идет в Россию через Среднюю Азию..Может быть, конечно, я абсолютно ничего не понимаю в политике и в спецоперациях, но мне кажется, что, если накрыть все подпольные героиновые лаборатории Афганистана бомбовыми ударами (а их дислокация, по-моему, всем известна), это было бы только к лучшему не только для России, но и для человечества в целом.

Во время работы с Кобзоном во второй половине восьмидесятых годов мне несколько раз приходилось бывать в Афганистане, так что я насмотрелся на местные нравы и напробовался местных наркотиков. Как-то, покурив «термоядерного» гашиша, я спустился в холл гостиницы. Местные «бабаи» в чалмах сидели на полу, жевали нас (это местная разновидность плана) и смотрели по видео какой-то индийский фильм. Я решил присоединиться к развлечению и уселся рядом. Самое удивительное, я увлекся! В фильме было все: отчаянная любовь и ревность, потерянные и найденные родственники, стрельба, езда на слонах, автогонки, поло, даже подводные съемки. Ну а каждые минут пять главные герои еще начинали петь и танцевать. Несмотря на то что фильм был дублирован на фарси, я понимал абсолютно все происходящее! Вместе с «бабаями» я плакал и смеялся над происходящим в фильме и, умом понимая, что кассета не может идти больше трех часов, чувствовал, что смотрю кино уже часов восемь. Меня стали принимать за своего, предлагать нас, хлопали по плечу и что-то одобрительное говорили. Я отвечал, и мне казалось, что меня понимают. Вот она, волшебная сила индийского киноискусства! Оказывается, мы просто неправильно смотрим индийские фильмы.

Вот чего в жизни я не делал, и делать не собираюсь, так это колоться всякой гадостью. Другое дело – кокаин. На него я подсел в 94-м году, когда заработки «Машины» превысили все мыслимые пределы. Можно было подумать, что люди сговорились и стали тащить свои деньги членам коллектива, особенно Макаревичу. Но и мы были не обижены, поскольку гонорары за концерты делились поровну. Сколько мы заработали? Если взять период 1990—1999 годов, то Макар – 3 – 4 миллиона долларов, все остальные от восьмисот тысяч до миллиона с лишним. Что касается меня, то из своего миллиона я примерно половину потратил на наркотики. Последовать примеру Шерлока Холмса и Феликса Дзержинского меня подвигли компанейский характер и неуемная страсть к экспериментаторству. Прослышав о том, что кокс дает дополнительные сексуальные ощущения или усиливает уже привычные, я решил позабавиться с ним перед сексом. Прокатило. И, что интересно, сначала – никаких негативных последствий. Потом мне это стало необходимо для того, чтобы выложиться на концерте, затем просто для улучшения самочувствия и настроения. В то время нюхали очень многие известные люди. Не буду закладывать их Госнаркоконтролю, но скажу, что я лично «делал это» с большинством самых известных ведущих нашего ТВ и большим количеством музыкальных звезд. Некоторые из них, как и я, закончили с этой привычкой, другие – продолжают. Самое хреновое в этом деле то, что тебе с течением времени требуется все больше и больше порошка. До ломок у меня не доходило, поскольку деньги зарабатывались регулярно, но в конце девяностых я тратил в месяц 15—20 тысяч долларов на «снежок».

Закончить с этим я решил осенью 1999 года. Просто надоело быть от чего-то в зависимости. И закончил. Теперь, когда меня спрашивают о том, как перестать нюхать кокаин, я просто отвечаю: «не нюхать, и все». Самое сложное – не перестать это делать, а удержаться.

В гинекологии есть такой термин «заместительная терапия». Это насчет того, что, когда у женщины наступает климакс, у нее перестают выделяться всякие там эстрогены. Так вот, чтобы их заменить, надо пить таблетки, и тогда всякие неприятные явления исчезают или сглаживаются. Точно таким же образом наркотики нужно чем-то заменять. И конфеты тут вряд ли подойдут. У наших людей отличным заменителем является алкоголь. Но для того чтобы к наркотикам не тянуло, его нужно употреблять под контролем и вдумчиво. Поэтому с осени 1999 по осень 2000 года я очень часто оказывался но нескольку дней кряду у моего друга Тараса на даче. Думаю, что за этот год я выпил больше, чем за предыдущее десятилетие. Я просыпался, искал свои очки (часто остатки от них) и плелся в баню или бассейн. Однажды в русской бане я так прислонился к раскаленной печке, что даже загремел в больницу (на ожоге большой площади началось нагноение). Но в большинстве случаев обходилось без потерь. А времени, сил, а потом и денег на кокаиновые глупости у меня уже не оставалось. Кроме всего прочего, на даче у Тараса я познакомился с множеством интересных людей. Туда частенько заезжал Саша Хинштейн, которого я знал еще с «МК», но тесно мы начали общаться тоже там. Помню один замечательный случай, который показывает, что у Александра хватает смелости не только на виртуальные дуэли с власть имущими, министрами, олигархами, чиновниками, но и просто на мужественный поступок. Однажды мы большой компанией отдыхали на Истринском водохранилище. Был там и Саша со своей будущей женой Юлей. Народ развлекался, сильно выпивал, катался на водном мотоцикле.

А еще была там малознакомая девушка, которую по стечению обстоятельств тоже звали Юлей. Она весь вечер опасливо смотрела на водный мотоцикл, а когда уже стало темнеть, забралась на него и с отчаянным криком полетела в сторону противоположного берега, до которого было метров восемьсот, если не больше. Думаю, что она вылетела бы прямо на берег, если бы не кончился бензин. Докричаться до нее и сообщить, что в мотоцикле есть переключатель «на резерв», было невозможно. А темнота становилась все гуще. Состояние бойцов, в том числе мое собственное, было таково, что проплыть мы могли метров десять, не более. К тому же вода уже была прохладной. И тут г-н Хинштейн, который, правда, не был еще тогда депутатом Госдумы и зампредом комитета по безопасности, надел гидрокостюм и бесстрашно вошел в воду. Юля, в смысле будущая жена, а не объект спасения, даже не спорила с ним, зная уже, что это бесполезно. А Сашка поплыл. Минут через сорок пять с противоположного берега послышался звук заводимого мотора, а еще через минут пять триумфатор вместе с замерзшей, но спасенной девушкой был вместе с нами и выпивал согревающие напитки.

Так все и шло, пока в ночь с 17 на 18 ноября 2000 года в клубе «Гараж» я не встретил свою будущую жену, которой за пять лет удалось упорядочить мои привычки и ввести их во вполне приличное и, главное, законное русло. Меня много раз приглашали на различные телешоу с тем, чтобы выяснить, как у меня получилось «соскочить». Я рассказывал, но чувствовал, что мне не очень верят, вернее, не очень верят в меня. Прошло уже шесть с половиной лет, а у меня, назло скептикам, все нормально. Чего и другим желаю. Что касается других вредных привычек, то тут уж «Машина времени» в отстающих никогда не числилась. О том, как выпивали артисты и их окружение, ходили легенды. Например, когда группа впервые вырвалась на рок-фестиваль в Таллин (это было году в 1976-м), Маргулис и Кавагое очень сильно выпили. И вот лежат они вдвоем и Маргулис орет: «Ноль три, ноль три!» Кава ему в ответ: «Ноль три не отвечает». – «Тогда ноль восемь, две!»

Вообще, высказывания некоторых участников «Машины времени» о якобы существовавшем в группе «сухом законе» – это не просто ложь, это наглая ложь. Никаких таких «законов» не было, во всяком случае при мне (а я работал в группе 12 лет). Наоборот, самые славные наши времена имели ярко выраженную алкогольную окраску. Кстати, самым стабильным потребителем алкоголя в «Машине» был и является Макаревич. Он пил всегда, практически каждый день и продолжает (насколько мне это известно) делать это с удовольствием и сегодня. В своей бесспорно увлекательной книге «Занимательная наркология» он, конечно, несколько покривил душой, называя свой опыт в употреблении алкогольных напитков «скромным». На самом деле он прошел полный путь от портвейна в подъезде в юношеские годы через пиво и водку в молодости до хороших вин и выдержанных коньяков с виски в годы обеспеченной буржуазной зрелости. Бывали времена, когда он пытался «завязать» и не пил какое-то время, но потом привычка брала свое. Бывало, что выпивал он очень крепко. Александр Стефанович, сам давно «завязавший» с алкоголем из-за проблем с сердцем и сосредоточившийся на других стимулах (женского рода), в свое время рассказывал о том, как Макар оплакивал свою гитару и чем это кончилось. В 1986 году он приобрел «Rickenbaker» выпуска начала шестидесятых годов, очень похожий на те гитары, которые использовали «Битлз». Звучал инструмент очень здорово, и Макар возил его на все гастроли. Во время летней поездки 1986 года в Сочи и случилась трагедия.

В «Машине» в то время работали двое рабочих – Люлякин и Дудукин. Как-то раз после концерта Дудукин не вытащил из гитары, стоявшей на сцене на подставке, штекер. Люлякин же, стремясь как можно быстрее свернуть все провода, резко дернул, и… инструмент рухнул и разбился на две части. Осколки и щепки усылали сцену. Когда Стефанович и Алексеич пришли к Макару в номер, он сидел и тупо смотрел на раскрытый кофр, в котором лежали бренные останки. Гастроли было решено прервать, благо был отыгран предпоследний концерт. Ну а Макаревичу предложили выпить водки, на что он опрометчиво согласился. Трезвый Стефанович все время оставался на разливе, а Макар стал пить с Алексеичем. Понятное дело, через пару часов он рухнул, а его товарищи затеяли диспут на тему «Можно ли было избежать советско-финской войны 1939—1940 гг.». Все это время Макар ворочался в кресле» стонал и всячески мешал беседе. Тогда его взяли за руки и за ноги и потащили в спальню. Он стал извиваться и, не открывая глаз, кричать: «Не несите меня в вытрезвитель, я артист!» «Артист, артист, а чего нажрался-то?» – спросил Стефанович строгим тоном. В ответ Макар тяжело вздохнул и изрек: «Ну ладно, х… с вами, несите!» Кстати, утром был очень удивлен, что находится не в вытрезвителе, а в своем отеле.

Второе место по алкоголизму занимал я (это за счет того, что иногда подсаживался на наркотики и почти не пил). Третий – Валерка Ефремов. Он – очень хороший спортсмен, поэтому иногда жертвовал выпиванием водки ради какого-нибудь тенниса. Правда, помню, был случай, когда они с Алексеичем выпивали до пяти утра (дело было в 1982 году), а в десять уже были в раздевалке хоккейного клуба МГУ, за который Алексеич тогда играл, и надевали хоккейную форму. А затем Ефремов бросал десять штрафных бросков в ворота Алексеича. Чтобы выиграть пари, ему нужно было забить две шайбы, но забил он только одну, после чего все (участники, зрители, судьи) отправились париться в баню. И пить водку, естественно.

Долгое время четвертое место было за Евгением Маргулисом, который очень любил пить на халяву. Пил он поэтому много, и очень разные напитки. Результатом стало то, что последние несколько лет он не выпивает вообще. Но если уж он запил… Помню, на новый 1991 год мы отправились в волшебную республику Мозамбик. На какой хрен мы там понадобились – никто не знает, просто кому-то из наших аппаратчиков захотелось поощрить коллектив приличным гонораром и пребыванием на африканском курорте. Условия там, правда, были не самые лучшие, поскольку местные коммунисты, выгнав «португальских эксплуататоров», смогли очень быстро уничтожить или изгадить все, что те построили за много лет своего владычества, в том числе и отели. В общем, сломанные унитазы, вырванные с корнем выключатели и прочее – это было в порядке вещей. 31 декабря мы должны были давать концерт в лучшем клубе, который держал один из немногих не уехавших из страны португальцев. Часов в семь вечера я собрался, чтобы идти на площадку, делать «саундчек». Как обычно, жил я один, поскольку мой храп вынести никто не мог (может быть, меня выгнали за это?). Кутиков с Маргулисом жили напротив меня на этом же этаже, ну я и решил зайти за ними. Слышу, в номере тихонько играет музычка, но больше ничего не слышно. Постучал – реакции никакой, открываю дверь и вижу такую картину: две кровати, между ними тумбочка, на ней стоит плеер с двумя колонками и в режиме автореверса крутит пленку. А на койках пластом лежат два на вид неживых тела. Оба вытянуты в длину, руки по швам, глаза в потолок. Оказалось, что накануне они выпивали с нашими вертолетчиками. Выпивали спирт, так что я решил их даже не будить. Я написал им записку относительно того, что попробую провести «саундчек» без них, и ушел. Плеер выключил. Пришел я на площадку, мы с Ефремовым отстроили барабаны, и я решил в гостиницу не возвращаться, а засесть в баре, тем более что времени до концерта оставалось часа два. А там, в Мозамбике, очень хорошо идет джин-тоник. Ну взял я на грудь один, второй, третий, десятый… Короче, к концерту я наджинтонился очень прилично.

Концерт шел своим чередом, как вдруг ко мне обернулся выспавшийся Маргулис и спросил: «Ты что играешь?» «Костер», – говорю. Он говорит: «Нет, ты не то играешь». А я упрямлюсь. «Смотри сам, – говорю, – на эти вот клавиши жму, потом на те!» А все это происходит во время концерта, и остальные не могут понять, что у нас за спор с Маргулисом. Оказалось, что были неправы оба, поскольку играли мы «Я сюда еще вернусь».

Как я уже отмечал, по слухам, Маргулис поступил со своей любовью к алкогольным напиткам самым радикальным образом – перестал выпивать вообще. Во всяком случае, такую версию я слышал от многих общих знакомых, оказывавшихся с ним в одной тусовке. Я, правда, думаю, что он склонился к скрытому алкоголизму, то есть пьет исключительно дома, в присутствии жены, сидя за накрытым столом. Пьет мало и неинтересно. Но это все лишь догадки…

Саша Кутиков всегда стремился к тому, чтобы пить культурно. Он даже иногда мог удивить эрудицией в области спиртных напитков, во всяком случае, названия «Ахашени», «Баракони», «Ахмета» и пр. не были для него пустыми звуками. Конечно, стремился он пить только хорошие напитки, но не всегда это получалось. Иногда приходилось пять что дают. Но как! В городе Альметьевске в начале девяностых годов мы были приглашены выступить на дне рождения местного авторититета, который, собственно, держал весь город. Братки скинулись и подарили ему новенький 126-й «Мерседес» со всеми возможными «наворотами» и концерт «Машины времени», которую тот очень любил. При этом в честь дня рождения «папы» мы отыграли два концерта для города (зрители приходили на них бесплатно) в большом легкоатлетическом манеже и один, собственно, на дне рождения. Проходило это все в загородном пансионате. Играли мы при этом не в кабаке, а в зале, провозглашая время от времени здравицы в честь хозяина, ну а потом переместились вместе со всеми гостями за стол. Когда я увидел стол и тех, кто за ним сидел… Это было что-то! Там собрались «авторитетные ребята» со всей страны. Женщин не было вообще, зато бритоголовых, с наколками, с цепями и без таковых братков было предостаточно. И все они, как выяснилось, любили не какой-то там шансон, а «Машину времени». Я еще раз взглянул на стол и понял, что если вовремя под благовидным предлогом не соскочу, то живым не уйду точно. Через часок застолья, уже основательно нагрузившись, я под предлогом «пойти отлить» тихонечко сбежал к себе в номер и не отвечал ни на стуки в дверь, ни на телефонные звонки.

А вот Кутиков этого не сделал и в отсутствие других артистов (они тоже свалили через какое-то время) исполнял роль главного. В общем, на следующий день, когда нужно было отиравляться в аэропорт (ехать на машине по зимней дороге чуть ли не в Казань), Саша сидел у своей кровати, икал, изредка блевал, но сказать ничего не мог. Нами он был признан нетранспортабельным, но при предложении хозяев остаться – погостить еще пару дней – на его лице отразился такой ужас, что даже мы, закаленные в боях, попросили ребят как-то перебазировать его в машину. Четверо братков перекатили артиста на простыню, взяли ее за углы и бодро потащили к автомобилю. Затем впихнули Сашу на заднее сиденье. Как он провел дорогу – лучше не рассказывать. В аэропорту его все на той же простыне, правда уже не такой девственно чистой, занесли в самолет и усадили в кресло. Очень не повезло его соседям по полету, как впереди, так и сбоку, поскольку попасть в самолетный пакет, предназначенный для определенных целей, Кутиков, ввиду полной потери ориентации в пространстве, никак не мог. Но на подлете к Москве он протрезвел настолько, что убоялся жены своей Екатерины и сказал: «Ребята, мне в таком виде домой нельзя, Катя убьет, если увидит. Увезите меня хоть куда-нибудь». Так что его отправили на дачу к Савинову, где он три дня отмокал, отстирывал одежду, приходил в себя, а мы все скрывались от Катиных звонков – типа, задержались на гастролях и еще не вернулись. Покрывали друга и покрыли, в конце концов. Катя ни о чем не догадалась.

Говорят, что сегодня Саша Кутиков считает себя серьезным знатоком итальянских и испанских сухих вин и даже держит у себя небольшую коллекцию этих напитков. В обычное время он, кроме этих самых вин, ничего не пьет, но я уверен, что когда-нибудь наступит миг, и он «развяжет», выпьет своего любимого в прошлом коньяка «Юбилейный» (если найдет настоящий) или просто хорошей водки и отправится в дорогу на простынях под бдительным присмотром уголовников. А может быть, и нет. Старость не радость, знаете ли…

В прошлые времена в составе «Машины времени» было довольно много профессиональных алкоголиков. Например, Сергей Кузьменок, который играл в 1977 году на трубе, «отметился» тем, что попал на принудительное лечение в так называемый «лечебно-трудовой профилакторий» или в просторечии ЛТП. Его как музыканта время от времени отпускали оттуда за нотами или струнами, и он звонил Макаревичу с просьбами достать что-то из «музыки». А Макаревич тогда, первый из «Машины», поставил у себя дома автоответчик, Как только в его отсутствие раздавался звонок, голос Макара говорил: «Добрый день, вы позвонили в квартиру Андрея Макаревича. У вас есть тридцать секунд, чтобы оставить сообщение после сигнала». Однажды, приехав с гастролей, Андрей обнаружил у себя полностью заполненную кассету. С интервалами (на ответ) на ней звучали следующие слова: «Андрей, это я, Кузя, Андрей, это Кузя, возьми трубку, Андрей, отвечай, это Кузя…» Несмотря на свое довольно короткое пребывание в составе «Машины», «отметился» на алкогольном фронте и Сергей Рыженко. Как рассказывал наш художник по свету Саша Заборовский, особняком стоял день рождения Сергея в сентябре 1983 года.

В одну из двух комнат маленькой квартирки на улице Танеевых набилось, наверное, человек двадцать. «Машину» представляли Кутиков, Заборовский, Макаревич и Алексеич. Макаревич пришел позднее других, что сыграло с ним злую шутку. Дело в том, что по причине финансовой и прочей ограниченности Рыженко главным напитком за праздничным столом был самогон, причем крепостью градусов в семьдесят. Он был совершенно прозрачным и разлитым в бутылки из-под «Столичной». Запоздавший Макар нарвался на «штрафную», но, увидев, что наливают «Столичную», не стал возражать против половины стакана. Сказав тост, он решительно опрокинул пойло себе в рот. И тут все увидели удивительную сцену: глаза Макаревича стали вылезать из орбит. Некоторое время он был похож на пучеглазую рыбу, потом все же сумел вдохнуть и запить самогон водой. Ну а остальные только радовались произведенному эффекту. Часа через полтора стало скучно, Макар ушел, а Алексеич собрал «антипартийную группу» в составе Кутикова и Заборовского и предложил им пойти к нему, чтобы выпить армянского коньяка. Уходить, дабы не обидеть именинника, решили по одному.

Первым ушел Алексеич. Когда собрался Кутиков, его долго не хотели отпускать, но ему удалось вырваться. Правда, когда он выходил из подъезда, на него с десятого (рыженковского) этажа полетела пустая бутылка. Если бы метра на полтора точнее, то одним артистом в «Машине» стало бы меньше. А так, Кутиков посмотрел наверх и пошел пить коньяк к Богомолову. Остававшийся наверху Заборовский заметил, что бутылку бросил только что вернувшийся с зоны племянник одного из гостей, и стал с ним разбираться. Поскольку физические данные были неравны: против крупного Саши тот выглядел пигмеем, Заборовский ограничился внушением и решил под это дело покинуть мероприятие, тем более что друзья и коньяк ждали его с нетерпением. Рыженко вышел с ним на лестничную площадку и попытался удержать Забора, но тот вырвался и зашел в лифт. Тогда ничего не понимавший гость, как выяснилось позже, кардиохирург, годом позже уехавший в Америку и успешно там работавший, кинулся на Заборовского и ударил его в подбородок. Саша не отреагировал и получил еще один удар, причем прямо в область больного зуба. Ответ был страшен. Голова хирурга билась об стену, кулаки Заборовского разбивались в кровь, Рыженко прыгал вокруг и норовил лягнуть Сашу в пах. Наконец обидчик упал, и Заборовский ударил его ногой. Попал, к сожалению, в голову и сломал себе большой палец. Потом, выслушав угрозу племянника хирурга (это он бросил в Кутикова бутылку) зарезать Забора при первом удобном случае, отправился к Алексеичу за подкреплением. Живописный вид имела группа из трех товарищей, возвращавшаяся со Смоленки на-Арбат для «разборок». Впереди шел хромающий Заборовский с топорщащимися усами и в хоккейном нагруднике. В руках он держал немецкий штык-нож. Средним был Кутиков, сжимавший в руке ракетницу, а завершал шествие огромный Алексеич с вратарской клюшкой в руках.

Когда компания вернулась к Рыженко, ее встретили с распростертыми объятиями. Все, кроме «бросателя бутылок», который предпочел немедленно сбежать. А кардиохирург, сидевший на кухне, кинулся в объятия к Заборовскому и, рыдая, сообщил ему, показывая на свою разбитую физиономию: «Представляешь, Саша, какая-то сволочь меня избила, а я даже не знаю кто и за что». Допрошенный с пристрастием Рыженко сознался, что хотел лягнуть Забора в яйца, но только лишь для того, чтобы избежать убиения хирурга. А остальные свидетели сообщили, что врач, увидив Забора, вырывающегося из гостеприимных рук Рыженко, подумал, что Сергея бьют, и решил вступиться. Ну а поскольку он находился в невменяемом состоянии, все и кончилось так плачевно. Впрочем, не так уж плачевно – одна разбитая физиономия, один сломанный палец и один испуганный Кутиков…

Сергей Кавагое – человек, вместе с Макаром основавший «Машину» и десять лет игравший в ней, несмотря на свое японское происхождение, выпивал как нормальный русский человек. С ним связано множество историй, которые со временем, возможно, составят золотой фонд группы. Расскажу лишь одно предание, относящееся к тем временам, когда мяса в советских магазинах достать было невозможно, то есть восьмидесятым годам прошлого века. Соскучившийся по свежему мясу Кава прослышал, что километрах в пятидесяти от Москвы есть свиноферма, на которую можно пробраться через дыру в заборе, поймать там поросенка и тем же путем уйти. Решение поесть свежей молодой свининки зрело с каждым днем, и, наконец, Кавагое решился. Надел сапоги, телогрейку, взял с собой мешок, острый топор и отправился в путь. Будь это в наше время, его задержали бы на первой станции в метро и по подозрению в терроризме отправили бы в обезьянник, но тогда все было гораздо спокойнее. Он добрался до вокзала, сел в электричку и достал бутылку водки. С аппетитом откушал ее и через час был уже на станции назначения.

Осеннее небо темнело стремительно, но дорогу к ферме Кава нашел – все-таки опыт почти профессионального охотника и рыбака сказывался. Сидя в кустах, стал дожидаться окончательной темноты, согревая себя глотком-другим из оставшейся в запасе «чекушки». Затем, по наступлении часа «Ч», пролез через дыру в заборе и стал присматривать поросенка, достойного стать жертвой. Глаза у него разбегались, свинюков было множество, разной комплекции и шустрости. Обнажив топор, он стал гоняться за свиньями, в надежде нанести одной из них точный удар. Было скользко. Слой навоза превышал несколько сантиметров, так что, когда Кава падал, вставать ему приходилось с трудом. Наконец, по прошествии получаса он сумел хватить какого-то зазевавшегося свиненка по шее топором, поднял его, загрузил в мешок и отправился в обратный путь. Сел в электричку и от сознания выполненного долга, тепла и выпитой водки задремал. Проснулся минут через сорок на подъезде к Москве. Народ толпился в проходах, все сидячие места были заняты, только на пять мест в Кавином отсеке никто не претендовал. И немудрено. Представьте себе, сидит бородатый, узкоглазый, явно нетрезвый мужик, сапоги у него до середины в говне, телогрейка тоже не блещет чистотой, спортивная шапочка надвинута на глаза, а рядом лежит мешок, из которого торчит топорище. К тому же из-под мешка расплывается довольно большая лужа крови. Удивительно, но факт: Каву не только не сдали в милицию по прибытии на станцию, но он в таком виде даже доехал от «Комсомольской» до Юго-Запада и принес вожделенную добычу домой. Потом разделал ее, часть съел, а остальное загрузил в морозилку и оставил до Рождества.

Единственным иногородним артистом, который был принят в свое время в «Машину времени», был Юрий Ильченко – известный автор и основатель питерской группы «Мифы». Он попытался придать «Машине» питерской «приземленности», чтобы оттенить псевдофилософскоромантические песни Макара, но ему это не удаюсь. Но выпивал он исправно, и с его участием происходило много забавных историй. Как-то раз он пришел на свадьбу к своему приятелю. Знаком он был отнюдь не со всеми гостями, поэтому принял решение быстрее напиться и уйти. Но поскольку гостем он был почетным, все-таки артист, ему через пару часов пришлось говорить тост. Не долго думая, он изрек следующее: «Дорогой друг! Я хотел бы выпить за крышку твоего гроба, которая будет сделана из столетнего дуба, который я посажу завтра ровно в шесть часов утра, если, конечно, проснусь в это время». Сказал и сел. Все молчат. Кто-то выпил, кто-то не стал. А через пару минут двое крепких братков – друзей жениха, взяли его под руки и вытащили из-за стола. «Ты, что ли, за крышку гроба пил? А ну-ка получи!» Били, правда, лениво и недолго, но воспоминания о свадьбе остались самыми неприятными.

А вот мой преемник за клавишными Саша Зайцев алкоголем стал увлекаться только в «Машине». Было это лишь по одной причине – он достаточно сильно занимался наркотиками. Одно время ему удавалось это скрывать, но со временем все вышло на свет Божий. И тогда было решено «лечить» его. Лечение было придумано следующее: под всякими благовидными предлогами Полковника приглашали в гости к Макаревичу примерно через день. Не приходить к руководителю считалось моветоном, так что он являлся, а Макаревич, Алексеич, Леня Лебедев и иногда Максим Капитановский поили его до упада. Так чтобы хватило на следующий день. А потом все повторялось снова. Зайцев далее в определенном смысле полюбил выпивать, но и от наркотиков не отказался, и все время был готов соскочить обратно к «наркомам». А о своем восприятии алкоголя и о том, почему он теперь никогда не пьет шампанское, он рассказал следующую историю.

Дело было в городе Тюмени, куда «Машина» приехала с гастролями в середине 80-х. По возвращении с концерта музыканты пошли поужинать в ресторан, и Саша, к удивлению своему, увидел за клавишными своего однокурсника по музыкальному училищу. Обнялись, расцеловались, и тот говорит: «Пойдем ко мне в номер, поужинаем». Зайцев взял с собой еще одного приятеля, и они пошли. Жил музыкант в той же гостинице, в «люксе». На вопрос «А как у вас тут с заработками?» он просто подошел к комоду и открыл верхний ящик. Он был полон десятирублевок. Средний, тоже довольно объемистый, был забит четвертаками. Нижний – полтинниками и сотнями. «Любит у нас тут народ погулять, хорошую музыку послушать, – сказал артист. – Ну а теперь поужинаем». Позаонил на кухню с просьбой принести ужин на троих. Через минут десять появились два официанта, которые толкали перед собой тележки с разнообразной едой, а за ними шла женщина в синем халате, которая несла эмалированное ведро. В нем плескалась какая-то желтовато-зеленоватая жидкость. На Сашин вопрос о том, что это такое, последовал ответ: «Шампанское» – и были выданы пивные кружки, чтобы ими черпать напиток прямо из ведра, В общем, на следующий день принимать участия в концерте Зайцев не мог, а шампанское зарекся пить до конца жизни.

Правда, зарекался он пить и портвейн, но на «Рок-панораме» 1986 года перед гала-концертом выпил бутылочку-другую с приятелями и начал вступать с клавишными партиями там, где это совсем не предусмотрено партитурой. Если будет возможность, посмотрите или послушайте эту запись, получите большое удовольствие.

Примерно такое же удовольствие вы сможете испытать при просмотре записи, сделанной «Программой А» во время нашего концерта на Красной площади, посвященного 25-летию «Машины времени». Там «героем дня без галстука» был ваш покорный слуга. Шоу было организовано таким образом, что сначала выступали наши друзья – разные группы и артисты, а лишь в конце выходили мы. За кулисами для страждущих был организован халявный буфетик, в котором подавались алкогольные напитки. Поскольку знакомых и приятелей за кулисами было много, то и выпить пришлось немерено. А во время концерта опьянение только нарастало. Во всяком, случае, когда вся группа заиграла песню про дом («Годы летят стрелою…»), я один начал играть вступление к песне «За тех кто в море!». И все это на Красной площади, в присутствии тысяч людей, да еще с показом по Первому каналу! Отличился так отличился! Писать и говорить об увлечениях артистов «Машины времени» различного рода стимуляторами можно очень долго и подробно. Многое из этого было бы веселым, многое – грустным, но мне все это вспоминается с определенной, нежащей душу ностальгией, ведь тогда мы были вместе, были близки друг другу и, во всяком случае, старались вести себя нормально, естественно, то есть так, как ведут себя люди.

Эта глава была бы неполноценной, если бы я не упомянул подробнее о других членах коллектива «Машины времени» – администрации и техническом персонале. Последний отличался на алкогольном фронте часто и со вкусом. Редкие гастроли «Машины» обходились без разбора «персональных дел» того или иного провинившегося рабочего. Все они были настоящими подвижниками группы, но в большинстве своем почему-то с определенными странностями. Некоторые из них, как, например; Юра Белячев, три месяца работали, а потом столько же отлеживали в психиатрической клинике, другие, как Виталик Джеванов, скрывались от правосудия, третьи просто дурковали как могли. Им, в принципе, и выпивать много было не обязательно. Одним из ветеранов цеха был Саша Гуренков, который по причине отрощенной бороды получил прозвище Дед. Как-то раз в Сочи он, отработав утро на установке аппаратуры, решил расслабиться. Выпил пивка с чем-то «укрепляющим» и в 12 часов вышел на городской пляж загорать. Для светлокожего блондина это само по себе было смертельным (в июле-то), а для обреченного на неподвижность по причине крепкого сна Саши – вообще катастрофой. Прозагорав часов пять, он проснулся и пошел домой, то есть в гостиницу «Москва». Забыл сказать, что лег наш герой загорать не просто так, а частично одетым. На нем были пляжные трусы до колен, носки и кроссовки. Часам к восьми вечера он стал красным как рак, только от области плавок и до колен были белые полосы. Ну а еще, естественно, Дед приобрел белые «носки». Проболев пару дней, он решил все-таки исправить приобретенные «косметические дефекты» и снова отправился на пляж.

Вид Гуренкова, улегшегося на городском пляже в самый час пик и укрывшегося газетами таким образом, что «белые пятна» оставались на солнце, поразил горожан и гостей курорта. На него ходили смотреть, а строгие мамы говорили детям: «Уйди под зонтик, а то тоже таким будешь!» Стоически отлежав четыре часа, Дед поднялся. Каково же было его удивление, когда он увидел, что оголенные места совершенно не загорели. Зато на всей остальной поверхности тела четко отпечаталось содержание газет, которыми он накрылся. Понятное дело, жарко, пот, типографская краска… Самое страшное, что смыть ее никак не удавалось, и надписи сошли только с верхним слоем кожи через несколько дней. А все из-за какой-то бутылки пива с водкой…

Во время гастролей во Владивостоке Дед жил в номере гостиницы с уже упоминавшимся Юрой Белячевым. Как-то раз они купили штук двадцать газет со статьей про «Машину». Статья была на вкладке, поэтому все двадцать вкладок сложили в тумбочку, а остальные части издания лежали сверху. Понятное дело, ребята решили отметить покупку газет водкой, а затем Дед разбушевался и разбросал все бумаги по номеру. Рано утром горничная заглянула в открытую дверь номера и увидела, что весь пол, кровати, стулья укрыты газетами. «Ребята, что у вас тут случилось?» – со страхом спросила она. Проснувшийся Юра строго ответил ей: «А вы что думали, ремонт мы делать будем, вон протечка на потолке, штукатурка опять же трескается. Дед настаивает…» Перевернулся на другой бок, и ну спать дальше…

Время от времени участники «Машины времени» пытались бороться с вредными привычками. То один, то другой участник коллектива объявлял, что он «завязал» с алкоголем. Или говорил, что будет пить только красное вино. Или решал ограничиться пивом. Но такие «завязки» долго продлиться не могли. Ну месяц-два максимум. А потом на каком-нибудь празднике жизни происходило торжественное нарушение взятого на себя обета. Периоды временной трезвости объяснялись различными причинами. Как правило, это были проблемы со здоровьем, когда в одно прекрасное утро, придя в себя после безумной ночной пьянки, с бешено колотящимся сердцем, больной головой, путающимися мыслями Макаревич, Кутиков или, скажем Маргулис, решали, что дальше так жить нельзя. Некоторых из нас подвигала к временной трезвости любовь. Жены, а иногда и подруги по каким-то своим соображениям начинали ограничивать потребление алкоголя у артистов, иногда по моральным причинам, иногда по материальным, а в некоторых случаях и по медицинским. Чаще всего их просьбы игнорировались, но в ряде случаев «завязки» все-таки происходили. Надо сказать, трезвенники в нашем коллективе были своего рода временными изгоями. Представляете себе, группа приезжает в какой-то город, принимающая сторона или друзья устраивают грандиозный праздник, и тут один из артистов говорит: «А я не пью». Немая сцена. И сразу вспоминается анекдот. «Встречаются после долгой разлуки два друга. Один говорит: „Ну что, давай пойдем, выпьем за встречу!" – „А ты знаешь, я ведь теперь не пью". – „А почему?" – „Ну вот ты, к примеру, прошлое лето помнишь?" – „Ну да, отлично сидели, общались…" – „А я – нет!"» Посидев минут тридцать, поклевав чего-нибудь со стола, скучный «изгой» уходил в номер спать, втайне жутко завидуя своим товарищам, которые в это время пили холодную водочку под балычок и грибки. Правда, утром все было в точности до наоборот: чисто выбритый и свежий трезвенник со вкусом пил кофе за завтраком, а его опухшие и не выспавшиеся коллеги потребляли кто пивко, кто водку с яйцом, а кто и водичку с «Алко-Зельцером».

Кстати, уже в начале восьмидесятых годов начались эксперименты артистов «Машины времени» с фармацевтическими средствами, которые могли бы повлиять на восприятие алкоголя (в том смысле, чтобы больше пить и меньше пьянеть), а также облегчали похмельный синдром. Все эти уловки описаны в литературе, а в отношении к «Машине» – в книге Макаревича «Занимательная наркология». Отмечу только, что сам он начинал с «Алко-Зельцера», который ему уже в 1981 году начали привозить друзья, ездившие за границу. А вот для меня лучшая таблетка – это хорошо выспаться и выпить рюмочку-другую под горячую жирную закуску. И все!

Самым интересным способом борьбы за здоровый образ жизни были эпизодические, я бы даже сказал конвульсивные попытки участников группы заниматься спортом. Вообще-то, строго говоря, единственным настоящим спортсменом среди нас был Валерка Ефремов. Он бегал, прыгал, играл в теннис, футбол, катался на горных лыжах и даже играл в хоккей. Стоять-то на коньках умели, в принципе, мы все, кроме Маргулнса, конечно, но играть мог только Валерка, несколько лет прозанимавшийся в детской команде «Крыльев Советов». Тем не менее в 1981 году мы сыграли товарищескую игру с киевским «Соколом». За нас, правда, играл вратарь киевлян и двое лучших игроков. Мы благодаря этому и выиграли. А через год наш друг Алексеич, между делом игравший в хоккей, устроил игру против хоккейного клуба МГУ. Мы с Крутиковым, правда, смотрели игру из-за бортика, Макар вообще не приехал, а места артистов заняли технические сотрудники: Заборовский, Гуренков и Трунилин. Ну и Ефремов, конечно, который, как и в случае с «Соколом», играл вместе с Двумя лучшими нападающими ХК МГУ Юрой Комаровым и Олегом Ильиным. Алексеич тоже играл за «Машину», так что «наши» выиграли 3: 2.

Индивидуальные пристрастия наших артистов были эпизодическими и разнообразными. Кутиков время от времени появлялся с теннисной ракеткой, и после репетиции, тяжело вздыхая, говорил: «Ну, я опять на теннис». Или уезжал в горы, где катался на горных лыжах (научился все-таки). Я тоже как-то решил прокатиться в Дивногорске и, к своему удивлению, с первого раза проехал без потерь, то есть даже на задницу не сел. Разохотившись, поднялся наверх и как разогнался… В общем, помню я только то, что меня понесло влево, в сторону горного леса, одна лыжа куда-то отлетела (ее, по-моему, так и не нашли), а само мое немаленькое тельце летело метров сто пятьдесят по снегу. Слава Богу, ничего я не сломал и на одной лыже доехал до финиша. Больше на подобные эксперименты я не решался, предпочитая на горных курортах проводить время в барах и ресторанах, – там тоже много интересного. А вообще спорт я очень люблю. «Формулу-1», биатлон, хоккей – все это с удовольствием смотрю ко телевизору.

У Макаревича занятия спортом (если его потуги в этом смысле можно так назвать) были связаны с какими-то конкретными случаями. Как-то раз он пошел пить пиво в «Пльзень», что был в Парке культуры имени Горького. На выходе его остановил какой-то здоровенный субъект: «Ты, что ли, Макаревич?» «Ну, я», – гордо ответил Андрей. «Тогда получи!» И как даст Макару в физиономию! В результате Макаревич решил заняться самозащитой без оружия. А в Ростове мы познакомились с замечательным специалистом по боевым искусствам Сашей Иванчой. В те времена карате и прочие восточные единоборства не то чтобы запрещались, но находились под неусыпным контролем «органов внутренней секреции». Но Саша нашел свой путь, и его фотографии вкупе с описанием приемов публиковались во всяких спецназовских пособиях, что давало ему определенный иммунитет. Он тренировался часов по восемь в день, не пил, ложился спать в десять вечера и был на ощупь железным. Вот этого человека Андрей и вызвал для того, чтобы тот учил его карате. Вместе с Макаревичем подтянулись «учиться» и другие. Особенно смешно выглядел Сережа Рыженко, весивший килограммов сорок и сильно напоминавший кузнечика. Он смешно дрыгал руками и ногами, подпрыгивал и громко кричал: «Кья!» Некоординированный Макаревич махал руками и ногами более вяло, а Кутикову эта затея вообще пришлась не по нраву, хотя Иванчу он очень уважал. Кончилось все том, что инструктор немного поездил вместе с «Машиной», как бы охраняя Макара, но поскольку ему то надо было тренироваться, то ложиться спать, творческого альянса так и не случилось.

Женщины, время от времени обращавшие внимание на выпирающие бока и отвислый зад Макаревича, время от времени вдохновляли его на то, чтобы заниматься бегом трусцой. Как же нелепо он выглядел в спортивном костюме бегающим по дворам в районе метро «Ленинский проспект»! И, что самое интересное, эти бега никакой пользы ни ему, ни окружающим не приносили. Единственное, что Макар умеет сделать здорово, – это плавать под водой и стрелять в рыбу из подводного ружья. В этом деле он тренировался много и упорно и успехов достиг немалых. Еще он умеет просто ловить рыбу и готовить, что к спорту, правда, имеет сомнительное отношение.

Как я уже упоминал, Саша Кутиков может, не упав, съехать с горы и поперекидывать мяч через сетку с помощью теннисной ракетки. А еще он рассказывал, что в юности занимался боксом и даже имел какой-то юношеский разряд. Мне ни разу не приходилось видеть Александра Викторовича в драке, но разговаривал он на боксерские темы очень компетентно и знал гораздо больше специальных терминов, чем все члены нашего коллектива, вместе взятые.

Об отношении Маргулиса к спорту, вернее его полном отсутствии, я уже упоминал. Точно так же вел себя и Саша Зайцев, увлечения которого были другими (книги, музыка, наркотики). Ну, вот не знаю, чем занимается мой преемник Андрей Державин, но лучше бы учился играть на клавишных. Пользы было бы больше, хотя чего Бог не дал, того в аптеке не купишь.