"Рафаэль Лефорт. Учителя Гурджиева." - читать интересную книгу автора

следовать в контексте сегодняшнего дня, а бесплодную
пантомиму, лишенную корней. Люди, которым я бы доверился,
были людьми, сформировавшими того, кого мы знали, как
Георгия Гурджиева, и которые не имели никакой обязанности
формировать себя.

Однако я знал, что даже крохи с их стола -- для меня частицы
истины. Я могу использовать их для очистки заржавленной и
шероховатой поверхности внутренней жизни, которая дремала во
мне. Очистить и отполировать эту поверхность так, чтобы я
мог видеть подлинного себя в своей сияющей форме, и
сохранять эту поверхность блестящей, так чтобы никакое
поддельное отражение не могло очаровать меня или разбросать
на куски мое сознание.

Иса бин Юсуф -- Иисус, сынн Иосифа. Была директива думать о его
традициях. Где еще можно было лучше впитать его
провозвестие, как не там, где он жил и умер?

Каково должно быть направление моих мыслей? Должен ли я
смоделировать их по нему или создать какое-либо мнение в
пределах своей ограниченности? Должен ли я рассматривать его
как человека, учителя, ценителя, мистика, или как сочетание
этих определений? Или как совершенного человека,
обладающего всем тем, что я искал?... Если, как сказал один
шейХ. провозвестие человека умирает вместе с ним, тогда
свято чтимые традиции, заключенные в книге "Все и вся" и во
"Встречах с замечательными людьми", безусловно, мне не
помогут.Нужно ли мне использовать литературу или развивать
свое собственное отношение?

Я не мог не вернуться к исходному пункту учения в том виде,
в каком мы его знали в Париже. Все ли оно было бесплодным?
Неужели в нем не было никакой полезной основы для
деятельности? Действительно ли оно было механическим
повторением доктрины и танцев?

На меня глубоко подействовали рассказы о последних месяцах
Гурджиева и его предсмертных словах. Согласно всем
свидетельствам, в последние несколько месяцев своей жизни
он, казалось, потерял интерес ко всему. Я вспомнил слова
Хашим Кхаттата о том, что связь между Гурджиевым и Учителями
прекратилась в последний год первой половины нашего столетия
-- в 1949 г., в год смерти его. Знал ли он сам, что связь
потеряна? Что не было никакого смысла учить дальше? Он,
вероятно, вполне понимал, что продолжение его учения в том
виде, в каком оно было известно ученикам, не помогло бы, а
фактически лишь запутало их. Не потому ли его последние
слова были: "В хорошей же неразберихе я вас всех оставлю!"
Несомненно, если бы он знал, что они собрались продолжать