"Гертруд фон Лефорт. Венок ангелов ("Плат Святой Вероники" #2) " - читать интересную книгу автора

которому беспрекословно подчинялись все ее участники. Только Зайдэ время от
времени включалась в его речь с какими-нибудь своевольными замечаниями,
содержавшими что-то неожиданное, чтобы не сказать никак не связанное с
предметом обсуждения, но произносимое с такой уверенностью, что у меня
сложилось впечатление, будто она, как и моя бабушка, могла говорить на любую
научную или интеллектуально-духовную тему. И мой опекун утвердил меня в этом
мнении тем, что выслушивал все высказывания своей жены самым внимательным и
приветливым образом и затем вживлял их - хотя и с некоторыми поправками - в
ткань своих рассуждений, где они и в самом деле казались вполне органичными.
Из студентов в беседе наиболее активно участвовал молодой человек
аристократической наружности, выправка которого выдавала в нем бывшего
офицера и к которому все обращались по фамилии - Староссов. Он привлек мое
внимание правильными чертами лица и еще тем, что почти все его суждения в
той или иной мере были критичны, в то время как остальные студенты если и
вступали в разговор, то лишь для того, чтобы почтительно согласиться с моим
опекуном. Я заметила, что все буквально ловят каждое его слово, даже Энцио
явно был очарован им, потому что мое присутствие вдруг словно перестало его
интересовать. Зайдэ его внешнее безразличие ко мне, судя по всему, огорчало,
она то и дело пыталась склонить его к беседе со мной, но не нашла поддержки
ни у мужа, ни у Энцио, и потому я тоже не стала ее поддерживать, а просто
молчала. И молчание действовало на меня странно благотворно, как будто в
этой большой компании между мной и Энцио и не могло быть иначе, и опекун,
прекрасно это чувствуя, отвлекал его внимание на себя и тем самым как бы
протягивал нам руку помощи. Казалось, мы с Энцио вдруг стали гораздо лучше
понимать друг друга, - как будто сквозь все эти возбужденные застольные речи
между ним и мной установилась некая связь, не нуждающаяся в словах. И когда
мы с ним чокнулись вслед за остальными, наши сердца словно по-братски, в
унисон, зазвенели наподобие нежного, мелодичного звона бокалов в вечерней
тишине. Во мне теперь оставалось только чувство счастливой возможности
сидеть рядом с ним и сознавать, что мы вновь, как прежде, связаны
несомненными и нерасторжимыми узами.
Тем не менее от меня не ускользнуло ни одно слово из общей беседы -
этот вечер был подобен симфонии, в которой каждый голос звучал в некой
гармонии с остальными голосами. И вообще все теперь приняло какой-то
совершенно иной, гармоничный характер. Казалось, с появлением моего опекуна
во мне бесследно исчезли напряженность, подавленность и разочарование, все
словно вступило под спасительную сень отцовского авторитета и вновь обрело
блаженную уверенность и надежность существования - ту самую, которую я и
ожидала здесь найти. Мне казалось, что я только теперь действительно прибыла
в Германию: таким я всегда представляла себе свое отечество, таким я всегда
представляла себе Гейдельберг! Так здесь все и должно быть!
Внизу под Старым мостом шумел Неккар, и шум этот - радостный шелест
потока, словно заговоренного от любых посягательств на его мощь, - реял
сквозь тишину. Разрушенный замок, смутные очертания которого еще можно было
различить во мраке, высился над городом, как гордый оплот старины. Огни
незримой "рождественской елки" все восхитительней мерцали над темнеющей
долиной, а из лесов и садов поднимались нежнейшие весенние ароматы и
смешивались с запахом вина в наших бокалах. Время от времени ночь как бы
глубоко вздыхала, и тогда с цветущего дерева на нас сыпались мириады белых
хлопьев. Откуда-то издалека доносилась песня - очень простая, но какая-то