"Василий Алексеевич Лебедев. Искупление (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

сына, а Кусаков, неженатый, локоть кусает... Недвижной глыбой сидел тоже
ближний боярин Юрий Кочевин-Олешинский, но это сидя он кажется глыбой, а
вот когда вошел - и походка у него такая блудливая, будто он только что
покрал в поварской подклети кусок гуся... Нежданно приехал Дмитрий
Всеволожский, внук татарского мурзы Четы. Еще при Калите этот мурза выехал
на Русь, крестился и основал род будущих первостепенных бояр московских.
Дмитрий Всеволожский во втором колене ноект прозвище - Зерно... Неожиданно
оказался в ответной костромской воевода Александр Пле-щей, тучный, вроде
Кочевина-Олешинского, но не в пример тому чист взглядом и помыслом. Он с
большим опозданием привез оковец податного серебра ко двору великого князя,
но не смущен, видно причина была. Сидит, крестится. Младший брат
митрополита Алексея... По левую руку от Боброка, занимая край скамьи,
сидели два брата Пронские - Даниил и Владимир. Последний прибаливал больше
года. Всю зиму не показывался на сиденьях боярских, а ныне выбрался со
двора, сидит, прикрыв глаза. Младший, Даниил, громко переговаривается с
Акинфом Шубой. Веем слышно, как егремел Шуба:
- А намедни новгородцы, гости торговые, шли через землю рязанскую и
наслушались премного хульных словес про нас, про московских бояр, про
черных людей, такоже и про нашего пресветлого князя. Конец Москве
предрекали ог гладу, от Литвы Ольгердовой, от немцев, от Орды, а особливо
от меча рязанского.
Боброку было это неприятно слышать, особенно после того, как рязанский
полк ходил недавно с московской ратью на Литву, но и верил он: могли так
говорить рязанцы.
- Похвалялися собою, а про Москву твердили, что-де она, Москва-та,
токмо и умеет злато-серебро считать, а меч, мол. держать разучена.
- Недоверни! - буркнул Боброк, растирая колени широкими, как
москворецкие лещи, ладонями.
- Истинно, Митрей Михайлович! И вельми превозносили князя своего,
Ольга.
- Высмерток! - обронил Боброк.
- Истинно высмерток, а не воин, - вставил свое слово Федор Свиблов. -
Еще сущим ребенком обрезал, мечом играючи, перст малый на деснице, а ныне
по всем землям слух пустил, что-де в великой брани с татарвою рану сию
нажил.
- Вся земля рязанская за него горой стоит, - заметил тихо Федор
Пронской.
- А отчего стоит? - спросил его Свиблов, но смотрел на Боброка,
прикованный взглядом его крупных серых глаз. Пронской молчал, покачиваясь,
как бы успокаивая боль, и Свиблов сам ответил: - А оттого, что Ольг
Рязанской татей развел и татьбу их по вся дни щедрит. Сказывали мне
коломенские люди, что-де ухватили рязанцев на московской земле.
Приволоклись те рязанцы на Осетр-реку, к самой Коломне, и наловили те тати
рязанские воз бобров карих...
- Ох, окаянные дети! - крякнул Кочевин-Олешин-ский с завистью. - Целой
воз?
- Целой воз, и утечь норовили с целым-то возом бобров карих!
- Заваруи! - снова вставил Боброк.
На дворе послышался конский топот и тут же - заразительный смех
Дмитрия Монастырева. Прискакал и что-то там учинил с конюхами. Владимир