"Василий Алексеевич Лебедев. Искупление (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

ратных!
Он произнес это медленно, задумчиво и потому, должно быть, не очень
уверенно. Сейчас он был недоволен не столько Вельяминовым, сколько тем, что
тиун вмешивается не в свое дело, ведал бы землею, рухлядью, конюшнею да
иными маетностями князя. Дмитрий строго спросил:
- В табунах ладно ли?
- Конюхи доводят: на страстной неделе ожеребилось два десятка и семь
кобыл Конюшни теплы., сенов предовольно, а овес.
- Ведомо! - остановил его князь.
Как тут не уразуметь про овес, если с осени ранней все под снегом
осталось до половины зимы, а зимой, когда снега нежданно сошли, много ли
убрать довелось, да и какое это зерно? И чем Русь бога прогневила?
Только-только означилось журавлиное время, а тут - на тебе! - снег.
- Скакуны, княже, как младые, так и кованые, а также
кобылицы-молочнины съедают ежедень по тобольцу [Тоболец - мешок, торба]
овсеца. Глядел я намедни конюшни и табуны на легком выпасе - все резвы,
слава богу, как в пре-жни годы у отца твоего, князя Ивана, царствие ему...
Забыл! Дмитрей Иванович! Свет наш, солнышко красно! Ведь кобылка твоя
любимая, Ратница, ожеребилась ныне!
- Экой же ты!.. И молчал!
- В голове все утро держал, да сбили меня на рундуке окаянные дети,
спальники твои из гридни... Принесла, матушка, белого как снег жеребчика!
Дмитрий в волнении заходил по палате. Давно он ждал, не принесет ли
Ратница белого коня. Сама она тоже бела, лишь чулочки серые на передних
ногах да яблоко на правом плече, но до сей поры все приносила пегих, а тут
- на тебе! Умница какая! Вот радость-то...
- И ножонки белы - я глядел, - токмо яблочко серо на правом плече, как
у матери, - торопливо и тоже с радостью, заражаясь настроением князя,
заговорил тиун, но Дмитрий строго напомнил:
- Присмотри за кормами! Глаз не своди с сытенного, кормового и со всех
иных дворов да накажи всем тиунам сельским строго-настрого: пусть зерно
берегут, не ровен час, голод найдет! Приметы у старых людей неважны...
- Исполню, Дмитрей Иванович! Чего в поварне наказать?
- Доведи чашнику, что-де бояре у меня будут трапезничать.
У Михайлы-архангела ударил полутяжкий колокол, благовестный, мягкий, и
тотчас ответили ему в иных кремлевских, а за ними и в других церквах - на
Великой улице, на Ильинке, в Замоскворечье и в монастырях. Дмитрий
приблизился к оконцу и увидел в утреннем московском небе черную сеть галок.
Любил он колокольный звон - не заполошный, по пожарной опаске поднятый, не
тревожный набат походный и уж конечно не заупокойный перезвон, а вот этот,
спокойный, плавно текущий над семью холмами его стольного града,
многострадального, но величавого и славного, родного ему и земле его.
- А тысяцкого позови ввечеру, когда бояре изы-дут, - промолвил
Дмитрий, не оборачиваясь к тиуну, но громко, а потом повернулся навстречу
поклону и отпустил Саиблова кивком. В ответной наступила тишина. По всему,
надо было сбираться к заутрене, а Дмитрий стоял и снова смотрел в оконце,
оборотясь к Бренку спиной. В углу потрескивала и медленно оплывала з
предсмертном пламени уже ненужная свеча: солнце ударило по оконцам терема.
- Поди ко мне, Михайло, - послышался голос князя,
Бренок осторожно приблизился и остановился в шаге.