"Валерий Лебедев. Пятое время года " - читать интересную книгу автора

Свердловские материалы сгинули. А в Новосибирске кто-то успел сделать
позитивы с негативов презентации. И эти немые позитивы чудом сохранились на
студии, располагавшейся в храме Ал.Невского. Когда его вернули церкви, при
переезде случайно обнаружили коробку с позитивами через 15-20 лет. Вал.
Новиков сделал на основе двух песен Галича фильм "Запрещенные песенки". И
потом наш друг Иосиф Пастернак и другие включили эти кадры в свои фильмы.
Позже Новиков с помощью нас, и глухих, читающих по губам,
восстановил-подобрал фонограммы для озвучивания немых позитивов и выпустил
вторую часть "Запрещенные песенки-2" других бардов. Итак, КГБ не снимал
фильмов, а взял готовые записи официальных съЈмок. И пока их судьба
неизвестна.
Имя Галича для многих значило очень много. Но для немногих - еще
больше. Помню, в 1970 году в Москву приехал знаменитый Станислав Лем. Он
выступал в клубе Курчатовского института. Нам (со Славой Степиным) очень
хотелось пообщаться с ним в частной обстановке. Но как подойти? Поделился
желанием с Александром Аркадьевичем, он тут же: "Мы хорошо знакомы, я сейчас
напишу ему записку". Смотрю: "Дорогой Станислав! Рекомендую тебе своих
друзей - Валеру и Славу. Найди возможность с ними встретиться - не
пожалеешь". После выступления мэтра философской фантастики подхожу к Лему,
спрашиваю, не найдет ли он время для поездки к нам домой. Лем весьма
удивлен: "Вы знаете (он свободно говорит по-русски) совершенно нет времени,
все расписано по минутам". Я молча протянул ему записку. Лем пробежал
глазами, произнес: "Это другое дело. Я отменю на сегодня ряд встреч,
приезжайте ко мне в гостиницу "Варшава" в семь. Сумеете?"
Что за разговор! Не могу удержаться от одного момента, уже не в связи с
Галичем, а в связи с Лемом. Уж слишком он поразил мое воображение. Первый
вопрос, который я задал ему, когда мы шли к машине: "Пан Станислав, как к
вам относится польское правительство?" Он засмеялся: "Примерно, как к
редкому животному: с одной стороны хочется застрелить, но с другой -
показать иностранцам. Пока второе несколько перевешивает". А потом мы
просидели до двух ночи (!). Это был такой праздник мысли, что мы часов не
наблюдали.

Но вернемся к Александру Аркадьевичу. Осенью 1968 года, вскоре после
смерти академика Льва Ландау, на одной нашей встрече он рассказывал, что был
единственным из мира искусства, которого пригласили на 60-летие Ландау (в
январе 1968). Александр Аркадьевич через своего двоюродного брата,
академика-физика Виталия Гинзбурга был связан с миром ученых. Ландау, по
словам Галича, после известной автокатастрофы (он поехал на свидание с
аспиранткой в гололед и машина наскочила на асфальтовый каток, его собирали
по частям, более пяти минут находился в клинической смерти) был не более,
чем живым памятником себе. Ландау сидел в бархатном черном пиджаке, прямой,
изящный, тонкий, с бесстрастным лицом. К нему подводили гостей, те
поздравляли, а Ландау всем, включая самых близких друзей, говорил
грамофонным голосом: "Спасибо. Очень рад с вами познакомиться". Рад он был
познакомиться и с Галичем. Галич пел.
Он великолепно знал поэзию. Помнил множество строк. Воспроизведу
дословно один его рассказ.
- Я опять начинаю восхвалять это замечательное занятие, придуманное
человечеством, которое не имеет ничего себе равного. Поэзия. Все переводимо: