"Валерий Лебедев. Пятое время года " - читать интересную книгу автора

жизнь. Разговор, естественно, пошел о Чехословакии. "Что ж, - сказал
Александр Аркадьевич, - империя достигла, думаю, предела своих возможностей.
Это пик. Лет через двадцать начнется распад". Лет через двадцать. Это
какие-то грандиозные сроки. Разве ж доживем?

Мы дожили. В 1989 году произошла целая цепь "мягких революций" в
странах Восточной Европы, вывели войска из Афганистана. Империя посыпалась.
Что, действительно поэт - инстинкт нации, как сказал нам как-то Евтушенко?
- Да, Александр Аркадьевич, - спохватился я, - а как вас Таня залучила
к нам?
- ОМаленькое романтическое приключение в дороге. Была очередь на такси
у Никитских ворот. Первой стояла очень симпатичная девушка. Подошла машина.
Я спрашиваю, не по пути ли к метро "Аэропорт"? По пути. Едем. Вдруг нас
настигает колонна черных лимузинов, из головной сопровождающей "Волги" рев
динамика: "Водители, немедленно взять вправо и остановиться!". Все
шарахаются, тормозят, мимо проносится кавалькада, в машинах мелькнуло
несколько негров. Может быть, дружественный лидер прогрессивной африканской
страны сопровождается в Шереметьево? Девушка произносит: "И встав с подушки
кремовой, не промахнуться чтоб, бросает хризантему ей красавец эфиоп". "А
ведь ваш случайный попутчик - автор этих строк" - говорю я. "Как, вы -
Галич?!" "Я - он", - отвечаю, - и как заправский бюрократ показываю
документ. Она говорит, что не отпустит меня, что дома брат и его друг,
которые заочно меня прекрасно знают, и я просто должен ехать с ней. И вот я
здесь".
Чудесные совпадения продолжались. В разговоре выяснилось, что через
несколько дней Александр Аркадьевич едет в Минск, где у него договор с
"Беларусьфильмом" на проведение семинара кинодраматургов. И еще он собирался
заключить договор на сценарий комедии "Пестрый чемоданчик". Позже я подобрал
ему книги по истории Минска для написания сценария. Мы отправлялись в Минск
раньше Галича, договорилась встретить его на вокзале и устроить отдельную
квартиру.
А в тот день разговор продолжался.
- Александр Аркадьевич, а как вы дошли до жизни такой, что стали писать
эти песни?
- Ну, Галич - человек отпетый. Я к пятидесяти годам уже все видел, имел
все, что положено человеку моего круга, был выездным. Одним словом, был
благополучным советским холуем. (Здесь мы вздрогнули - все таки одно дело
фрондерские разговоры, а другое - такие термины, как "советский холуй"). Но
постепенно я все сильнее чувствовал - так жить больше не могу. Внутри что-то
зрело, требовало выхода наружу. И я решил - настало мое время говорить
правду. У вас есть гитара? Только что написал песню. Был в Дубне и под
впечатлением о такой великодушной интернациональной помощи сочинил. Никакого
отношения к нашему времени, девятнадцатый век. Так что, пардон, первое
исполнение, - несколько смущенно, как нам показалось, сказал Александр
Аркадьевич, беря гитару.

Это был его "Петербургский романс".

"Можешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь в тот назначенный
час... Здесь всегда по квадрату на рассвете полки, От Синода к Сенату как