"Иван Ле. Хмельницкий. Книга третья" - читать интересную книгу автора

поздоровался Иван Богун. И его казацкая шапка с малиновым донышком
взметнулась вверх.
И все как один соскочили с коней. Но неожиданный шум, донесшийся из
кустарника возле дороги, привлек их внимание. Они обернулись, а Богун
перестал размахивать шапкой.
На дороге показались беженцы с Приднепровья, напомнив казакам, что
война еще не окончилась, а только притихла, как притаившийся зверь.
В возы в большинстве были впряжены коровы. На возах лежали беспорядочно
брошенные пожитки, а сверху сидели дети. Их матери, сестры, деды толпой
шли сзади. Они движутся уже несколько недель, бегут, как когда-то бежали
от людоловов-турок.
Мелашке не впервые приходится видеть несчастных беглецов. А куда
убежишь, где спрячешься от королевских борзых? Сердце ее наполнилось
гневом и страхом. Плотнее запахнула кожух, вышла за ворота, спросила у
приближающихся людей:
- Что, снова проклятые ляхи затеяли войну? Ведь гетманы как будто бы
примирились с побежденными.
- Палачей, матушка, хватает для нашего брата хлебопашца и без
Потоцкого. Понравилась проклятым ляхам наша плодородная земля возле
Днепра. Вот и грабят эту священную землю, как выкуп от побежденных! Людей
закрепощают. Вон сам генеральный казацкий писарь прочитал грамоту о
смирении казаков, чтоб над ним самим пропели панихиду батюшки. Такого не
выгонят...
- Зачитаешь тут, люди добрые, спасая казаков. И не то прочитаешь, -
оправдывала Мелашка писарей.
- Разве что спасая казаков... - сказала одна из женщин.
Мелашка предупредительно обернулась к своим гостям-казакам. Ее
заинтересовали двое молодых казаков на одинаковых конях. У одного на
голове под шапкой белела окровавленная повязка. "Не Данько ли Нечай,
пресвятая дева? И в самом деле он!" - искренне обрадовалась она.
- Данько, горюшко ты наше! Что это у тебя с головой? Может, промыть
горячей водой и перевязку сделать?.. - сокрушалась она, открывая высокие
ворота.
- А это вот еще один Иван, мама. Самый молодой среди нас, он от двоих
гусарских старшин отбивался саблей, точно кнутом.
- Отбился, Ивась? - встревоженно спросила старая казачка.
- Не знаю... - смущенно ответил Мелашке юноша, почтительно поклонившись
матери Пушкаренко, пользующейся уважением среди казачества.
- Оба гусара, мама, действительно убежали на тот свет. Один - без
головы, а второй - без обеих рук.
- Чтобы не защищал дурную голову пустыми руками, коль не сумел удержать
саблю под ударом казака! - похвалил Богун молодого Ивана Серко.
Двое дворовых казаков взяли разгоряченных коней и стали водить их по
двору, чтобы остыли. Серко посмотрел на друзей, словно спрашивал, как
поступить, когда у тебя из рук поводья коня забирают, не спросив
разрешения.
Усатый, несколько медлительный и сдержанный, Мартын Пушкаренко
здоровался с матерью. Он, как когда-то в детстве, обнял счастливую мать за
шею, прижался головой к ее груди.
- Спасибо, мама, переяславскому старшине, благодаря ему нам и удалось