"Иван Ле. Хмельницкий. Книга третья" - читать интересную книгу автора

кунтуше и болезненно худой, утомленный художник. В правой руке он держал
несколько кистей, а в левой палитру с растертой краской. И чем больше
всматривался Максим в свой портрет, тем большей радостью наполнялось его
сердце. "Тот" с портрета пристально всматривается в Максима, а сам Максим
видел родное Подолье, опустевший отчий дом, свое село.
- Все вымерло; всматриваешься, словно в пустоту, в собственную душу...
- прошептал, забыв о том, что он здесь не один.
- Слышу, на своем родном языке заговорил, - обрадовался Рембрандт. -
Значит, художнику удалось разгадать душу натуры! Этого я и хотел добиться,
мой дорогой Максим... Но еще повременим с окончательными выводами.
- И долго?
- А куда спешить? Чтобы быть вечным, искусство должно всегда казаться
не разгаданным до конца.
- Так это навеки? - с каким-то страхом спросил Кривонос, встревоженно
посмотрев на художника.
Рембрандта тоже взволновал этот вопрос, на который трудно было дать
ответ, так же как и разгадать идею, которую вкладывал он в только что
оконченный портрет, навеки запечатлевший образ Кривоноса. Рембрандт взял
кисти в левую руку, а правую положил на плечо опечаленного друга.
- Сегодня же еще раз поговорю с герцогом. Но все еще продолжается война
в Европе. Удастся ли тебе, отравленному войной и насквозь пропитанному ею,
пробиться к своим? Непременно поговорю, постараюсь убедить. Уверен, что
уговорю его... И нам придется расстаться...
- Не печальтесь, мой добрый Харменс. Ненадолго ведь расстанемся мы!..
Хочется хотя бы раз еще увидеть родную землю, походить по дорогим сердцу
дорожкам, а оставаться там мне нельзя. Ведь я...
- Знаю, осужден на смерть. Какой же родной должна быть земля, которую
ты топтал своими детскими ногами... Все понимаю, дорогой пан Максим.
Сегодня же поговорю с герцогом. Погоди-ка... У нас есть чем и задобрить
пана герцога.
И они одновременно, словно по команде, снова повернулись к портрету.
Какое-то мгновение стояли молча, под впечатлением этой новой идеи. В эту
минуту Максим назвал ее спасительной!
Художник взял одну из кистей, провел ею по кроваво-красной краске и
быстро написал внизу картины: "Портрет человека". Подумал немного, словно
колебался, а потом чуть заметно, в уголке написал: "Х.Рембрандт ван Рейн".
И, не произнеся больше ни слова, стремительно вышел из комнаты. У
пленника сильно забилось сердце. С чем он вернется от герцога-властителя,
на какой алтарь будет принесена эта безграничная человеческая доброта
художника?..



19


Когда генеральный писарь Богдан Хмельницкий, распрощавшись с казаками и
Григорием, заехал за Пештой, тот, волнуясь, сообщил, что не сможет ехать с
ним к польному гетману. В последнюю минуту сотник Пешта выдал тайну своего
пребывания в Ирклееве.