"Иван Иванович Лажечников. Как я знал M.Л.Магницкого" - читать интересную книгу автора

поразивших, в одну и ту же грозу, павшую на голову Сперанского. Я слыхал о
Магницком, как о человеке острого, высокого ума, с необыкновенно
увлекательным даром слова, изустным и письменным, с блестящим научным
образованием (он получил воспитание в благородном пансионе при Московском
университете, где имя его красовалось золотыми буквами). Чарующая
известность дружеского расположения к нему Сперанского придавала еще больше
блеска его имени.
Вооруженный аттестатом моего бывшего начальника, копией с письма его к
попечителю Харьковского учебного округа и официальным письмом
статс-секретаря Н.М.Лонгинова{476}*, при котором прислан мне был Высочайший
подарок за посвящение имени государыни Елисаветы Алексеевны моих "Походных
записок", я явился к Магницкому. Он, по-видимому, жил очень скромно;
единственный слуга его тотчас доложил обо мне, и я тотчас был принят в
кабинете. Предо мною предстал человек высокого роста, с привлекательною
наружностью, с голубыми, умными глазами, с приветливою речью. Он выслушал
мою просьбу, быстро рассмотрел мои бумаги, сделал мне несколько вопросов о
моих религиозных убеждениях (я был заранее предупрежден, что мне предстоит
этот искус, но не имел нужды лицемерить), проницательно посматривая на меня
и, как мне казалось, прислушиваясь к моему голосу, будто бы испытывал меня в
искренности моих ответов, и наконец сказал мне: "Признаюсь, ваша молодость
несколько смутила было меня, но рекомендация лиц, мною уважаемых, и ваши
религиозные правила, в которых не сомневаюсь, ручаются мне, что вы будете
руководить юношество по истинному пути, и потому извольте поскорее подавать
просьбу. Раз убежденный, я не люблю мешкать". На другой день пошло обо мне
представление к министру и, как нарочно, встретилось с представлением
попечителя Харьковского учебного округа об определении меня директором
училищ Херсонской губернии, вследствие чего министр велел спросить меня, на
какое именно место желаю быть определен. Я предпочел Пензу, как город
ближайший к Москве, имеющий более здоровую местность, нежели Херсон, и
представляющий мне ту выгоду по службе, что я знал уже лично моего будущего
начальника, которым я тогда, еще очень молодой человек, подчиняющий свои
соображения первым чистым впечатлениям, очаровался. К тому же, Магницкий,
как я сказал, был в то время сила, обещавшая сделать много хорошего для
вверенного ему округа.
______________
* Эту чистую, безукоризненную личность имел я честь встречать нередко в
доме графа Остермана-Толстого.

Это было время мистического настроения общества, у одних искреннего, у
других притворного, из угождения или подражания сильным лицам. Начиная с
первого камня того дивного храма, который задуман был в гениальной голове
Витберга{478}*, но не мог быть осуществлен по причинам от него не
зависевшим, и сколько могли определить слухи, тогда носившиеся, будто по
недоброжелательству графа Аракчеева к князю А.Н.Голицыну, покровителю
художника, - начиная с этого камня и продолжая поэтическими экстазами г-жи
Криденер{478}, разными тайными и открытыми обществами, масонскими ложами и
оргиями, описанными в "Воспоминаниях" Вигеля{478}, все тогда было
запечатлено религиозным и политическим мистицизмом. Несмотря, что все эти
общества основывались для усовершенствования рода человеческого, люди не
делались лучше. Взяточничество было в полном разгаре; все было продажное: