"Иван Иванович Лажечников. Несколько заметок и воспоминаний по поводу статьи "Материалы для биографии А.П.Ермолова"" - читать интересную книгу автора

солдат вестовой со словами:
- Пожалуйте, ваше благородие, к генералу.
- Куда? - спрашиваю.
- В деревне, недалеко, рукой махнуть. Он у Ермолова. Темненько;
извольте за меня держаться.
Иду машинально, ухватясь за рукав моего вожатого.
Вошли в какую-то каменную ограду.
- Поосторожнее, - говорит мой проводник, - не наткнитесь на мертвое
тело... Было здесь сражение, не успели зарыть убитых.
Действительно, тут было сражение (вчера, третьего дня - не помню хорошо
места и числа). Зарево бивуака осветило передо мною два-три беловосковые
лика воинов, честно павших, но лишенных честного погребения.
Покойный Фаддей Венедиктович Булгарин в своих "Воспоминаниях" говорит,
что, ночуя на месте сражения, он положил себе под голову, вместо подушки,
убитого неприятеля. Признаюсь, у меня недостало бы такого хладнокровия.
Да ведь Фаддей Венедиктович был во всех случаях не чета другим - герой!
Подходим к крестьянскому домику, входим во двор. На дворе множество
лошадей, ни одного экипажа, около них вьюки, седла и, ближе к воротам, осел
с двумя плетеными корзинами по бокам. В одной, свернувшись калачиком, спит
безмятежным сном ребенок; на земле, около него, сидит мужчина лет сорока, в
синей холщовой блузе, усердно уплетающий куски мяса, распластанные на
огромном ломте белого хлеба.
- Как ты сюда попал, Антуан? - спрашиваю блузника.
- Mon commendant* (так называл он генерала Полуектова), - отвечал мне
блузник, не забыв приложить руку к козырьку замасленного картуза, -
представил меня генералу Ermolo**, и вот я, накормив и убаюкав mon petit
morveux***, по милости их excellences****, подкрепляю свои силы от щедрой их
трапезы. Выкинул же le corsicain***** под конец своих подвигов штуку, чтоб
ему...
______________
* Мой командир (фр.).
** Ермолов (фр.).
*** Моего маленького соплячка (фр.).
**** Их превосходительств (фр.).
***** Корсиканец (фр.).

И посыпалась крупная брань на Бонапарта, осмелившегося потревожить
блузника в его путешествии к Парижу. А на брань французы большие мастера,
хоть и уступают в этом художестве русским.
Кто такой был Антуан, никто у нас не знал; знаю только, что он не имел
крова и за душою ни одного су, недавно овдовел, на походе под Труа пристал
со своим двухлетним сынишком и ослом к московскому гренадерскому полку,
которым командовал Полуектов, и состоял под его особенным покровительством.
В русском войске он находился как в своей семье, а ребенок его, вскоре
баловень полка, так привык к нашим офицерам и солдатам, что охотно ходил к
ним на руки. При втором нашем приближении к Парижу он исчез с своим сынишком
и ослом.
Антуан говорил, что если бы не связывал его ребенок, которого он
страстно любил, и если бы не сестра, ожидавшая его в Париже, так ушел бы с
ними в Россию. И в самом деле ушел бы тогда.