"Дэвид Герберт Лоуренс. Вещи " - читать интересную книгу автора

душевных сил на Калифорнийском побережье они не ощутили. Скорей напротив.
Итак, с заметной прорехой в капитале - речь идет уже не о духовных
ценностях - они вернулись в Массачусетс и вместе с сыном посетили родителей
Валери. Внука, несчастного бездомного ребенка, ее родители приняли ласково;
Валери с холодком; Эразму был оказан ледяной прием. В один прекрасный день
мать напрямик объявила Валери, что Эразму следует поступить на работу и дать
своей жене возможность жить по-человечески. Валери высокомерно напомнила ей
о великолепных покоях на Арно, об изумительных "вещах", хранящихся на складе
в Нью-Йорке, и о том, какой "чудесной и содержательной жизнью" жили они эти
годы с Эразмом. Мать возразила, что ничего особенно чудесного в жизни дочери
она пока не видит: семья без крыши над головой, муж в сорок лет болтается
без дела, ребенку надо дать образование, а деньги тают,- по ее понятиям,
это не чудесная жизнь, как раз наоборот. Пускай Эразм подыщет себе место в
каком-нибудь университете.
- В каком?- перебила ее Валери.- И какое место?
- При таких связях, как у твоего отца, и таких данных, как у Эразма,
место найдется. Тогда можно забрать все твои ценные вещи со склада и
действительно развести у себя дома такую красоту, что все только ахнут. А
так мебель лишь съедает ваше состояние, а сами вы, как крысы, забились в
дыру, где носа высунуть некуда.
Это было вполне справедливо. Валери начала томиться по собственному
дому, обставленному ее "вещами". Конечно, мебель можно было продать, и за
приличные деньги, но на такое Валери не согласилась бы ни за что на свете.
Пусть рушится все вокруг: культуры, верования, материки, надежды,- ничто и
никогда не разлучит ее с "вещами", которые они с Эразмом собирали с такой
страстью. К "вещам" она была прикована намертво.
- Да, но как отказаться от свободы, от полной и прекрасной жизни, в
которую они так верили? Эразм проклинал Америку. Он решительно не желал
зарабатывать деньги на жизнь. Он тосковал по Европе.
Вверив мальчика попечению родителей Валери, чета идеалистов снова
отправилась в Европу. В Нью-Йорке, уплатив два доллара, они провели короткий
и горький час, осматривая "вещи". На пароходе плыли "студенческим классом"-
иначе говоря, третьим. Доход их теперь составлял неполных две, а не три, как
прежде, тысячи годовых. И путь они держали в Париж - Париж, где все так
дешево.
На этот раз поездка обернулась полнейшей неудачей.
- Мы возвратились в Европу, как псы на свою блевотину,- говорил
Эразм,- только блевотина за это время успела обратиться в прах.
Он обнаружил, что не переносит Европу. Каждая мелочь здесь раздражала
его. Он и Америку терпеть не мог. Но по сравнению с этим злосчастным,
заплеванным материком, где, кстати, дешевизны больше нет и в помине, Америка
все же была во сто крат лучше.
Валери, памятуя о "вещах"- она просто изнемогала от желания извлечь их
с этого проклятого склада, где они простояли уже три года, поглотив напрасно
две тысячи долларов,- написала матери, что Эразм, пожалуй, вернулся бы в
Америку, если бы для него нашлась подходящая работа. Эразм в расстроенных
чувствах, близкий к бешенству, к помутнению рассудка, болтался по Италии в
обтрепанном, как у последнего забулдыги, костюме и с лютой ненавистью ко
всему, что его окружало. И когда для него отыскалось место преподавателя
французской, итальянской и испанской литературы в Кливлендском университете