"Дэвид Герберт Лоуренс. Англия, моя Англия " - читать интересную книгу автора

А пока - здоровье и молодость, страсть, надежды. Отец Уинифред был
неизменно щедр, но не зря он был выходец с севера - человек с трезвой
головой и кожей, задубелой от тумаков, нанесенных жизнью. Дома он прятал
свою трезвую расчетливость подальше от глаз и поэтически, романтически
подыгрывал своей сочинительнице-жене и крепким, горячим дочкам. Он был
неробкого десятка, не привык ныть и сносил свои тяготы, ни на кого их не
перекладывая. Нет, он не допускал, чтобы внешний мир слишком вторгался в его
домашнюю жизнь. Его жена, натура утонченная, возвышенная, писала стихи, чем
снискала себе определенную известность в узких литературных кругах. Сам он,
земной, бывалый, исполненный бойцовского духа своих предков, по-детски
обожал стихи, сладкозвучную поэзию и наслаждался ролью главы просвещенного
семейства. Он был дюжей породы - вероятно, в ущерб изысканности. Но это
лишь придавало их семейному очагу жизнерадостности, бодрости, рождественской
праздничности. Он всегда нес с собой дыхание Рождества, это пришло к нему
вместе с достатком. И если после обеда у них в доме угощали поэзией, то к
ней на закуску подавали также шоколад, орехи и другие вкусные вещи.
Вот в такое семейство пришел Эгберт. Он был сделан из совсем иного
теста. Отец и три дочери, плотно сбитые, полнокровные, были исконным
порождением английской земли, как остролист или боярышник. Культура была
привита им извне - так, наверное, можно привить садовую розу на куст
терновника. Она принялась, как ни странно, но кровь, текущая в их жилах, от
этого не изменилась.
Эгберт же был прирожденной розой. Поколения породистых предков
наградили его пленительной и непринужденной пылкостью. Он не блистал
познаниями или способностями, пускай хотя бы к "сочинительству",- нет. Но в
музыке его голоса, в движениях гибкого тела, в упругости мускулов и блеске
волос, в чистой, с горбинкой, линии носа и живости синих глаз было не меньше
поэзии, чем в стихах. Уинифред любила его, любила этого южанина как некое
высшее создание. Высшее, заметьте. Что не значит более глубокое. Ну, а он -
он любил ее страстно, всем своим существом. Она была для него как бы теплой
плотью самой жизни.
Волшебными были эти дни в Крокхем-коттедже, эти первые дни в полном
уединении, не считая прислуги, приходившей по утрам. Чудесные дни, когда для
нее, нее одной, цвела его стройная, гибкая, упругая молодость, а он окунался
в нее, как в багряный огонь, и выходил обновленный. Пусть никогда не
кончались бы эта страсть, этот брачный союз! Снова пламя двух тел ворвалось
в старый дом, и без того туго населенный тенями плотских вожделений! Нельзя
было и часу провести в темной комнате, не поддавшись их власти. Жар,
рожденный в крови ушедших йоменов, тлел под древним кровом, где, влекомые
желанием, зачинали столько поколений. Молчаливый дом, темный, с толстыми
Деревянными стенами и огромным почерневшим очагом, овеянный тайной. Темный
дом с подслеповатыми окошками, глубоко осевший в землю. Темный, словно
берлога, в которой укрывались и спаривались сильные звери, одинокие ночью,
одинокие Днем, предоставленные себе и своим страстям на протяжении стольких
поколений. На молодую чету он, казалось, наслал наваждение. Они стали
другими. От них веяло затаенным жаром, в них дремал непонятный огонь,
готовый вспыхнуть и объять их. Они и сами чувствовали, что не принадлежат
больше миру Лондона. Крокхем подменил им кровь - ощущение близости змей,
которые жили прямо у них в саду, дремали, греясь на солнце, так что Эгберту
не в диковинку было, орудуя лопатой, увидеть на черной земле буроватый