"Борис Андреевич Лавренев. Ветер (Повесть о днях Василия Гулявина) " - читать интересную книгу автора

Глава вторая.

Метельный заворот

На Балтийском вокзале, едва слез Гулявин с поезда и вышел на подъезд,
навстречу толстомордая тумба городового и растерянная жердь - сухопарый
околоточный.
- Эй, матрос! Документы! Вытащил, показал. Все в порядке. Околоточный
оглядел подозрительно глазными щупальцами и буркнул:
- Проходи прямо домой. По улицам не шляться! А Гулявин ему обратно
любезность:
- Катись колбаской, пока жив, вобла дохлая. Околоточный только рот
раскрыл, а Василий - ходу в толпу.
С узелком с вокзала на извозце (не ходили уже трамваи) приехал к
Аннушке Постучался с черного хода. Открыла Аннушка, обрадовалась
изумительно, усадила в натопленной кухне, накормила цыплячьей ногой и муссом
яблочным, напоила чаем.
- Слушай, Анка! Выматывай, что в Питере делается!
Аннушка пригнулась поближе. Слушал Гулявин, не слушал - всасывал в себя
Аннушкины рассказы. Припомнил лейтенанта.
"Что, взял, тараканья порода?"
На минутку забежала в кухню по делу инженерова племянница, тоненькая
барышня. Увидела Василия - и к нему:
- Вы матрос, товарищ?
Встал Василий, руки по швам (обращение всякое знал) и ответил:
- Так точно, мадмазель!
- Не знаете, как революция?
- Точно сказать невозможно, но ежели рассуждать по всем
обстоятельствам, то без большого столкновения не обойтись.
Разные слова знал Василий и с каждым мог разговаривать. Барышня в
комнаты убежала, а Василий, кофею еще попив, пошел за Аннушкой в ее каморку,
позади кухни, на широкий, знакомый пуховик.
Но посреди ласк Аннушкиных, жарких и милых, грызла Василию мозг
упорная, неотвязная и настойчивая мысль.
И, Аннушкины руки отдернув, сел он на постели в подштанниках одних,
крепкий, что камень, и спичку зажег.
- Вася! Ты что?
- Пойду!
- Очумел? Куда средь ночи-то?
- Эх... баба ты! Хоть ты и хорошая баба, а понятия в тебе настоящего
нет. Рази порядок на кровати валяться, когда фараонов бить нужно? Иду!
И, решительно встав, зажег Василий лампочку. Напрасно, прижимаясь
пышной грудью, упрашивала Аннушка:
- Что ты, Василий? Куда ж ты, голубчик? Под пули?
Отстранив бабу, Василий сурово, молча оделся и тихонько по черной
лестнице вышел.
С трудом пролез, зацепившись хлястиком, в калитку, прихваченную на ночь
цепочкой, и очутился на улице.
Нежным желтым трепетом в летящем снегу мерцали высокие фонари, и далеко
где-то трахнул раскатистый выстрел.