"Эрик Ластбадер. Кайсе ("Ниндзя")" - читать интересную книгу автора

В любом случае то, что когда-то было единым, сейчас навечно разделено
такой философической пропастью, что сторонникам Аксхара запрещено вникать в
мрачные тайны Кшира.
Однажды Канзацу упомянул о треку - Освещенной энергии, причем говорил
с таким благоговением, будто беседа касалась какого-либо божества. Если
когда-либо и существовала точка соприкосновения - реальная или
воображаемая - между Аксхара и Кшира, уверял Канзацу, то находиться она
должна была в корёку. Он не подавал виду, но осознание того, что, несмотря
на все его величайшее мастерство в Тау-тау, он не смог овладеть Освещенной
Энергией, должно быть, причиняло ему сильнейшую боль и наносило
сокрушительные удары по его самолюбию.
После смерти Канзацу Николас в своих изысканиях пришел к еще одному
выводу: корёку - это, скорее всего, Путь, крошечная точка опоры,
позволяющая целому раскрываться подобно распускающемуся цветку.
Он назвал это целое Сюкэн - Владычество, где в сознании человека могут
существовать Аксхара и Кшира, обе полусферы Тау-тау, без разрушающего
влияния последней.
Однако корёку - это не разновидность глубокой медитации. И как ни мало
у него было сведений, ему было абсолютно ясно, что корёку доступен лишь
избранным - тем, кто родился с некоей психической особенностью. Без нее
никакие занятия, медитации и заклинания не помогут достичь корёку.
Николас никогда не сталкивался с тем, кто постиг корёку, и поэтому не
имел возможности проверить свои теории на практике. К тому же он и сам не
знал, есть ли у него самого эта особенность, дающая доступ к корёку. Только
кто-либо другой, настолько же одаренный, мог сказать ему об этом.
Иногда, просыпаясь среди ночи, Николас ловил себя на мысли, что в
своих сновидениях он существует в Сюкэн и, подобно своим предкам, владеет
веема секретами Тау-тау без каких-либо ограничений - вся сфера
Аксхара-Кшира послушна его командам. Основываясь на своих снах, Николас все
больше утверждался в мысли, что корёку - это единственный путь к Сюкэн.
Но и наяву, отделавшись от сновидений, он чувствовал, что, стоит ему
протянуть руку, и... вот корёку, доступ в неведомое, еще одна секунда и...
Однако утром, когда он окончательно просыпался, эта уверенность
покидала его, он испытывал жгучее чувство потери чего-то важного, и слезы
наворачивались на глаза.
Тем не менее Николас осознавал, что перед ним лежит целый еще не
исследованный мир. И желание познать эту терра инкогнита более всего и
удерживало его в Японии, хотя в значительной мере усложняло взаимоотношения
с женой Жюстиной, которая мечтала вернуться в Америку.
Мысли о тоскующей по дому жене были очень болезненны. Николас опустил
веки и прикрыл глаза руками. Даже сейчас, у себя в офисе, вдали от дома, ее
боль передавалась ему, и душа его страдала подобно тому, как страдает душа
человека, слышащего плач ребенка. И все же какая-то мрачная бездонная
пропасть пролегла между ними. Когда началось это отчуждение? Николас
увлекся Тау-тау, попробовал на вкус, примерил на себя и обнаружил, что
чувствует себя в ней, как в старом добром пиджаке. Разлад, видимо, начался
тогда, когда Николас обнаружил, что он тандзян. А может быть, он слишком
далеко отошел от того мира, в котором живет большинство людей? Может быть,
его взыскания в Тау-тау дали толчок к развитию своего рода аномалии, от
которой он никак не может избавиться? Он не думал, что это так, однако