"Мартти Ларни. Прекрасная свинарка, или Неподдельные и нелицеприятные воспоминания экономической советницы Минны Карлссон-Кананен, ею самой написанные" - читать интересную книгу автора

приключений, вымогательств и абортов. Единственный человек из числа моих
знакомых, выработавший своего рода иммунитет против ветряной оспы
любопытства, - это моя старая кухарка Ловийса, большая специалистка своего
дела и очаровательно наивная женщина. Все, что ей в жизни хочется узнать,
она находит в поваренной книге.
Однако мне ведь почти нечего скрывать. Все знают, что по возрасту я
пока еще ближе к пятидесяти, чем к шестидесяти годам. Не впадая в
самолюбование, осмелюсь утверждать, что я хорошо "сохранилась". Благодаря
высокому росту - сто семьдесят три сантиметра - я выгляжу очень стройной,
хотя вес мой достигает семидесяти килограммов. Грудь у меня кругла и упруга,
руки гибки, шея гладкая, красивых очертаний. На лице нет еще ни одной
морщинки, никаких признаков дряблости. Я глубоко благодарна Елизавете
Арденн, Елене Рубинштейн и Максу Фактору, чьими неустанными заботами
поддерживается привлекательность женщины даже в ту пору, когда страсти ее
начинают понемногу успокаиваться.
Я вовсе не скрываю своего происхождения. Мои родители были литовцы.
Отец служил в старой русской армии, дослужился до полковника, был замешан в
каком-то деле со взятками и уволен в отставку. Тогда, еще в самом расцвете
сил, он эмигрировал в Америку. Благодаря знанию языков он получил место
официанта в кабачке американского литовца мистера Густайтиса, влюбился в
дочь хозяина, которая и стала его законной супругой за два месяца до моего
рождения. Следовательно, я появилась на свет как стопроцентная американка.
Отец моей матери был человеком болезненным: долгие годы его мучила
заработанная в угольных шахтах астма и, кроме того, профессиональная болезнь
кабатчиков - тихо подкрадывающийся алкоголизм. Как мне рассказывали, он
питал особое пристрастие к мексиканскому рому, который частенько вызывает
тяжелые помешательства. Дедушка воображал себя не то Авраамом Линкольном, не
то Иваном Грозным. По счастью, маленький придворный шут господа бога
закончил свое земное странствие уже к рождеству 1904 года, и с тех пор
кабачок перешел в собственность моей матери и в распоряжение моего отца. Два
года спустя отец получил американское гражданство вместе с первыми
неудобствами критического возраста: он не мог больше оставаться верным своей
жене. Бракоразводный процесс родителей закончился просто идеально: я и кабак
остались мамочке, а папаша получил горничную и чемоданы.
Борис Баранаускас, мой отец, внешность которого я и теперь помню очень
живо, упаковал чемоданы и уехал с новой женой в Калифорнию. Больше я о нем
ничего не слышала. Возможно, он провалился сквозь землю во время
грандиозного землетрясения в Сан-Франциско или сгорел дотла во время
последовавшего затем пожара. Как это ни странно, я никогда не скучала по
отцу, хотя мать нередко рассказывала мне о нем упоительные истории, доставая
из заветных недр своего сундука старую фотографию, на которой полковник
Баранаускас походил на бубнового короля. По ее рассказам, этот светловолосый
красавец ростом был с Петра Великого, и при этом живой - точно ртуть.
Едва мне исполнилось пять лет, я получила нового отца. На этот раз мама
выбрала - как бы для пробы - финна да еще сугубо серьезного и молчаливого,
коренного уроженца Хяме. Он был старше мамы лет на тридцать и, видимо, знал
счастье в любви, потому что остался старым холостяком. Звали его Виктор Кэйн
(некогда Вихтори Кейнанен из Туулоса). Он лет двадцать проработал на
рудниках в Миннесоте. Это был превосходный муж: добрый, послушный, огромный,
как слон, и почти такой же неразговорчивый. Надежда разбогатеть завлекла его