"Ольга Ларионова. Вахта "Арамиса", или Небесная любовь Паолы Пинкстоун" - читать интересную книгу автора

ловила себя на невольном: "эти русские", - вдруг не то чтобы огорчалась, а
скорее - удивлялась, что она вроде бы ничья, никакая, наверное - просто
космическая (когда-нибудь введут такое подданство для тех, кто, так же как
они, живет на внеземных международных станциях), и слава богу - хоть не
просто мужняя жена.
Действительно, при всем уважении к Агееву, та симпатия, которой обычно
все окружающие волей или неволей проникались к Симоне, была только ее,
Симоны, опять же вольной или невольной, заслугой. Что же касалось Агеева,
то у всех, начиная с Ираиды Васильевны и кончая Паолой, вертелся на языке
вопрос: была ли связь? Но Симона ничего не говорила, а по какой-то
молчаливой договоренности никто не задавал вопросов о тех, кто находился в
полете.
Не спрашивали об Агееве; не спрашивали о "Кара-Бугазе", на котором
штурман Сайкин - с некоторых пор Ада начала его называть "мой Сайкин" -
ходил к Марсу и обратно довольно регулярно; не спрашивали и о
"Бригантине", - впрочем, сведения о ней поступали в официальном порядке.
И никогда не спрашивали Ираиду Васильевну. Ни о чем.
А чтобы не почувствовала она, что ее обходят молчанием как-то
по-особенному, Симона с присущим ей тактом шутила: "Королям и начальникам
космических станций вопросов не задают".
И тогда Ираиде Васильевне хотелось нагнуться - как тогда, в мобиле.
Собственно говоря, небольшой искусственный спутник, которым командовала
Ираида Васильевна, не был самостоятельной космической станцией, как
гигантская "Первая Козырева", предназначенная для приема кораблей,
крейсировавших между искусственными спутниками Земли, Марса, Венеры и
Сатурна, а также планетолетов-разведчиков, ходивших в сверхдальные рейсы с
научно-исследовательскими целями. Лет сто тому назад, когда космическое
пространство только начинало осваиваться, было создано около десятка
неуклюжих сверхмощных ракет, способных преодолевать расстояние между
планетами с одновременной посадкой на них. Но после заключения
Мельбурнской конвенции, по которой все освоение космического пространства
шло под контролем Комитета космоса ООН, всем космическим державам было
предложено перейти на создание кораблей двух типов: одни, межпланетные,
могли летать только в Пространстве, другие, маленькие, но с чудовищной
грузоподъемностью, словно муравьи, перетаскивали на Землю все то, что
доставлялось межпланетчиками на промежуточные околоземные станции.
"Муравьи", как их прозвали и даже стали официально именовать, имели
строго ограниченные зоны посадки. Огромная сеть радарных установок службы
космоса немедленно засекла бы любого "муравья", если бы он попытался сесть
в какой-нибудь отдаленной зоне, дабы миновать контроль.
Такие меры действительно были необходимы, и не только потому, что
бесконтрольный вывоз сокровищ с других планет противоречил принципам,
согласованным между странами. Биологическая угроза, которая неминуемо
нависла бы над Землей в случае хаотических межпланетных рейсов, тоже была
немаловажным фактором при подписании Мельбурнской конвенции.
Но основным камнем преткновения были венериане.
Земное человечество не могло прийти пока к единому мнению: как же
помочь совсем недавно возникшему человечеству Венеры?
И конвенция ограничила до минимума полеты на эту планету, категорически
запретила вступать в контакт с венерианами, впредь до составления единой