"Ольга Ларионова. Кольцо Фэрнсуортов (Журнал "Искатель", 1976, N 3)" - читать интересную книгу автора

своих серебряных легких остатки чужеродных звуков.
- Я сержусь не на вас, - продолжая Эскарпи, - сержусь на себя. За
тридцать четыре года я только раз ошибся в своем ученике, и этот ученик -
вы, милая мисс Дельфен. Вы не живете музыкой, вы ведете войну с ней,
пытаясь ее поработить. Но сделать музыку своим оружием удавалось только
таким, как Паганини... и то ненадолго. У вас же впереди только усталость.
"Зверь я все-таки, - огорченно журил себя профессор, застегивая
добротное, непроницаемое для снега и ветра пальто. - Недаром молодежь
прозвала меня "каприйским грифом". Испортил рождественский вечер и себе, и
этой девочке, которая сейчас процветала бы в каком-нибудь частном
пансионе, не усмотри я полгода назад в ней несуществующей искры божьей...
Но надо, однако, поторапливаться, все, наверное, уже в сборе - и Уилбуры,
и Фэрнсуорт, и Жаннет д'Ольвер; и Тереза уже воткнула свечи в
рождественский пирог..."
Он выбрался на улицу. Одинокие фонари, уцелевшие с конца прошлого века,
реденькой цепочкой окружали сквер. Вековые липы, ровесницы университета,
утопали в снегу. У чугунных, под стать фонарям, перилец, где по утрам
студенты оставляют свои велосипеды, было уже пусто, и только жалкая
маленькая фигурка, словно закоченевшая гадка, сидела в самом дальнем от
фонарей углу, по-птичьи цепко устроившись не черной перекладинке. Если бы
он был дилетантом, видит бог, какое невыразимое очарование испытывал бы
он, глядя на эту девочку, исторгавшую из органа стозвучие иерихонских
труб!
- Пошли, - сказал он, со свойственной ему бесцеремонностью стаскивая ее
с перил. - Пошли, пошли!
А потом мерцали свечи, и он играл на клавесине, и Норман Фэрнсуорт,
этот чопорный ассистент с медицинского, про которого поговаривали в их
кругу, что он на пороге какого-то сенсационного открытия, не сводил глаз с
заплаканного личика мисс Дельфен, взирая на нее, как царь Мельхиор на
вспышку сверхновой, вошедшей в историю христианства под поэтическим именем
"заезды волхвов".
А когда рождественские каникулы закончились, фарфоровой андерсеновской
пастушки на замятиях не обнаружилось; на традиционном январском
клавесинном вечере не было и мистера Фэрнсуорта. На осторожный вопрос
Терезы кто-то из гостей уже без всякой осторожности брякнул: "Этот Фэрни
всегда был со странностями: бросить работу, так близкую к завершению,
забрать все материалы и отказаться опубликовать хотя бы предварительные
данные - это, знаете..." - "Ему предложили лучшие условия?" - "Отнюдь нет,
миссис Эскарпи, мистер и миссис Фэрнсуорт удалились в какой-то крошечный
городок Юго-Запада, чтобы провести там, по собственному выражению
новобрачного, десять медовых лет". - "А кто такая, если не секрет, миссис
Фэрнсуорт?" - "Дорогая Тереза, никто понятия не имеет!"
Профессор единственный догадывался, кто такая миссис Фэрнсуорт, и даже
подумал, что им можно было бы позавидовать, если бы все это не было так...
вне духа времени.
А ведь им и в самом деле можно было позавидовать. Крошечный городок с
двухэтажными домами, чьи фасады по моде прошлого столетия были облицованы
изразцовыми плитками или выложены узором из желтого и красного кирпича,
казался игрушечным. Но вот боковые стены домов уже глухо вздымались вверх,
и только под самой крышей, усугубляя сходство с первопоселенческим фортом,