"Ольга Ларионова. Формула контакта" - читать интересную книгу автора

стоймя в углу двора, где уже высятся, как полуоткрытые часовенки, хоронушки
всех членов семьи.
Корзину обмазывают глиной, и ждет она того дня, когда подросший детеныш
принесет свою первую дань неистребимой и поощряемой жрецами страсти
собирания. В законе ничего не сказано об обязательности этого пожизненного
увлечения, просто - "так заведено".
Но "так заведено" - это не меньше, чем закон, и вот кто-то собирает
лоскутки ткани, кто-то - пестрые бобы, засушенные пятилепестковые цветы,
стрекозиные крылышки или рыбьи чешуйки, но нет человека, который всю жизнь с
той или иной степенью прилежания не украшал бы свою хоронушку, которую после
его смерти выдернут из земли, наскоро подлатают и водрузят на погребальные
носилки, стараясь не обронить ни зернышка, ни чешуйки; и в этот своеобразный
глиняный саркофаг, ровесник умершего, положат его хозяина, чтобы отправить
их вместе в туманные Поля Успения, и снова, как и во время первого своего
пути в еще новенькой ивовой плетенке, ему будет все равно...
- Инебе-ел!..
Апль уже во дворе, она выглядывает из-за ограды, поднявшись на цыпочки
и показывая ему в протянутых руках сияющий вишневым бликом черепок и мокрый
комочек глины - вмазать на веки вечные свое сокровище.
- Иди, - кивает он.
Она пробирается вдоль ограды в угол, где столпились замершие, как
стражи, глиняные часовенки; замирая от нетерпения, оглядывается на брата. Он
неторопливо, но внимательно проверяет улицу - пусто. Внутри ограды тоже
никого, все собрались наконец в закутке едальни у теплого со вчерашнего
вечера укрытого очага. Апль ждет, подняв руки. Тогда он мысленно обнимает ее
за едва наметившуюся талию, напрягается и приподнимает над землей. Девочка
закусывает губы, чтобы не вскрикнуть от этого жутковатого и в то же время
необыкновенно прекрасного ощущения - свободного парения в воздухе; Инебел
уже не в первый раз проделывает с ней это, но тайком от других - так ведь НЕ
ЗАВЕДЕНО.
Она быстро пришлепывает комочек глины, втискивает черепок, и Инебел
бережно опускает ее обратно на землю. Подросла сестренка, потяжелела. Вот и
рук вроде бы не прикладывал, а плечи и шею заломило.
- Апль! - зовет он ее, готовую исчезнуть в вечернем доме, где уже с
тяжелым шуршаньем опускаются первые циновки. - Спи спокойно, Апль, тебе еще
долго-долго собирать свои стеклушки.
- Правда? Нет, правда, старшенький-беленький?
- Правда.
Между тем дневное солнце совсем уже село, и небо стремительно посинело,
наполняя арыки глухой чернотой. На улице мало-помалу появлялись
неторопливые, вполголоса переговаривающиеся горожане. Кто-то припасал воды,
чтобы не плескаться ночью, кто-то искал вечерней беседы, навевающей добрые
сны, кто-то просто спасался от ворчливой жены, а те, у которых нынче был
расчетный день, разносили по соседям лишние припасы - в долг, чтоб не
испортились. Кончится сытная "левая рука", подберется голодная "правая" -
соседи, коим придет срок расчета, отдадут. Так заведено.
Справа, у соседнего дома, начали отмываться и даже, кажется, окликнули
его, но Инебел не повернул головы, потому что знал: стоит только разглядеть
краешек пепельного зарева, подымающийся над куполами бобовых деревьев, как
ничто уже не удержит его. Но сегодня нужно поговорить с учителем, покончить