"Ольга Ларионова. Формула контакта" - читать интересную книгу автора

Инебел облизнул деревенеющие губы и голосом, из которого он постарался
изгнать страх и сомнение, закончил:
- По тому, как звучен должен быть предрассветный крик диковинных
зверей, и по тому, как поднимаются после него Нездешние боги, я смею
высказать то, что есть тайна, ибо этого нет в наших законах: звери
нездешние, золотой и угольный, есть по сути и назначению своему живые
"нечестивцы"!
Стон пронесся по толпе, всколыхнулся пестрый сонм Неусыпных. И только
Восгисп остался недвижим. Никто не смел молвить слова, пока не высказался
старейший, и снова склонившийся Инебел подумал, что теперь тишина затянется
надолго.
Но он ошибся.
- Благо тебе, раб и вещь безгласная, принадлежащая Спящим Богам, что не
утаил ты ни зерна мысли своей, - скороговоркой, подчеркнуто обыденным тоном
проговорил Восгисп традиционную формулу поощрения за тайну. - Не за знание,
а за послушание законам причитается награда тебе, ибо тайна твоя нам
известна. Но коль скоро не провозглашено было о ней с Уступов Молений, то и
тебе, рабу, надлежит впредь забыть о сказанном. А сейчас - приблизься.
Инебел смиренно, не подымая глаз, подполз к настилу галереи, но
касаться его не стал, доски - уже само Храмовище, которого низкий люд может
коснуться разве что перед гибелью. Замер. Ждал. За спиной глухо роптали - да
и как заставишь молчать всех, кто слышал его слова? Ведь в том законе, что
алыми буквами написан по всей ограде Храмовища, вроде бы говорится: "Оживут
"нечестивцы", и тем кончится срок всему, что есть, и пребудет земля новая, с
новым законом". Так заучено было накрепко и передавалось из рода в род, а
проверить некому: буквы затейливые с каждой луной маляры подправляют, блеск
наводят, только прочесть некому - обучены тому одни Неусыпные.
Что-то сухое и жесткое подсунулось Инебелу под шею, коротким ударом
вскинуло подбородок вверх. Думал - дощечка, а это была нога старейшего.
Инебел выпрямился. На груди легонько забрякала тонкая глиняная бирка. Сейчас
последует награда. Покрывало он уже получил - почетное голубое покрывало,
разделенное на восемь клеток, какого не бывало еще ни у кого в их доме. А
теперь он получит подушку. Пышную подушку из глубинных несминаемых
водорослей, обтянутую переливчатой тканью. Он отдаст это сокровище матери,
чтобы весь день прохожие с улицы могли смотреть и завидовать, ревниво
оглядывая родительское ложе, возвышающееся под свернутыми в рулон циновками,
ложе простых маляров, хранящее теперь эдакое богатство...
Желтая скрюченная рука протянулась к нему, ухватила бирку и дернула.
Шнурок лопнул, а шея сзади заныла, как от тупого пореза.
- Имя?! - спросил, как приказал, старейший жрец.
Инебел похолодел. Сердце его забилось так, словно при каждом ударе
падало до самой земли и, отскочив, подпрыгивало до горла. Еще недавно он
ждал этого не как благостыни, а как спасения. А теперь не мог, не хотел
шевельнуть губами.
- Имя!!!
И, словно выдернутое, выцарапанное откуда-то изнутри этим властным
окриком - еще недавно такое желанное:
- Вью...
Сложенные щепотью желтые пальцы ударили по бирке, со скрипом
вырисовывая на вощеной поверхности три непонятных значка.