"Ольга Ларионова. Картель" - читать интересную книгу автора

вероятно, точность достигала долей миллиметра, так что хотелось остановить
своего одра, слезть и в нарушение этой симметрии пнуть один из снопиков,
чтобы он передвинулся или, еще лучше, живописно рассыпался, к великой досаде
"домовых", вспахивающих и убирающих по ночам эти косые и пестрые лоскутья
жнивья, озими и пара.
Я привязал буланого у кузницы, где тутошний художник, до того похожий на
Кюхлю, что волей-неволей пришлось прозвать его Бехлей, некоммуникабельный
пьяница и чудотворец, скупыми мерками серебряного звона отмеривал
совершенство своего нового шедевра. Мешать ему было просто грешно, и я пошел
к усадьбе, но там сквозь стеклянные, обрамленные изнутри плауном двери было
видно, как в желтом дурманном свете неподдельных восковых свечей беззвучно
роятся экскурсанты. Я снова свернул и двинулся куда-то вправо, безотчетно
направляясь на непривычный в этом уголке несмолкающий гам.
Гомонили директорские утки, с методичным упорством разводимые здесь, как
я слышал, уже не один век - для оживления ландшафта; серовато-коричневые,
воробьиной масти, нахальные создания, благородство происхождения которых
подтверждалось белым воротничком на шее и паче того - самодовольной
наглостью, с которой они требовали подачек от проходящих экскурсантов. В
заповеднике было много живности; примерно век назад, когда все обслуживание
территории было передано мелким вспомогательным роботам, сразу же окрещенным
"домовыми", здесь произошла прямо-таки какая-то экологическая трагедия: все
зверье и птицы либо перемерли, либо покинули заповедник, остались одни
тучные, как во времена Мамаевых побоищ, вороны. Вот тогда-то и спасли
положение тем, что часть животноводческих забот возложили на всех без
исключения сотрудников заповедника. Всю черную работу по-прежнему выполняли
роботы, люди же должны были просто хотя бы по несколько минут в день
по-человечески обращаться со зверьем. Литсотрудники заповедника опекали
пернатых - от жаворонков и серых цапель, давно уже прирученных, до
примитивных несушек; рогатый скот обихаживали работники питания, а нам,
математикам и кибернетикам, достались лошади. Я не возражал против такой
внерабочей нагрузки - мой подопечный мерин по кличке Франсуа-Мари доставил
мне немало приятных минут.
Итак, я двинулся на утиный гам и обнаружил Басманова, который, как
всегда, занимался не своим делом - кормил уток, подведомственных отнюдь не
работникам информатория.
Я присел рядом на ступеньки горбатого мостика. Зеленоголовый селезень тут
же телепатически установил, что от меня-то ему ничего не перепадет, вылез на
берег и недружелюбно тюкнул меня клювом в ботинок.
- Но-но, - цыкнул я, поджимая ноги, - пшел вон, экспонат! Селезень
плюхнулся обратно в воду, и весь выводок, оживляя ландшафт, поплыл на
ночлег.
- Послушай, Кимыч, - проговорил вдруг Басманов, - а у тебя никогда не
возникало еретического желания, чтобы все это принадлежало тебе одному?
- Директорские утки? - спросил я, являя весь наличный запас юмора.
- И утки тоже. А кроме того, и Михайловское, и Тригорское, и Петровское,
и монастырь, и Центр...
- А как насчет двух-трех сотенок крепостных в придачу? - не выдержал я.
Басманов поднялся и, размахнувшись, швырнул кусок булки вслед уплывающему
выводку. Утки дружно затрясли гузками и, презрев подачку, полезли на берег.
- Аделя говорит, что ее цапли на юг подались, - сказал он без всякой