"Ольга Ларионова. Картель" - читать интересную книгу автора

бросить насиженное гнездо, сотрудников, дом - и ради чего? Правда, сразу же
после университета я здорово расстроился, когда попал по распределению в
только что открывшийся тогда Скифский информатории. И, может быть, через год
я точно так же платонически вздыхал по информаторию Пушкиногорскому, - но,
разумеется, самому мне не пришло бы в голову хотя бы палец о палец ударить
для того, чтобы меня туда перевели.
А, кстати, с чего это меня туда переводят? Не иначе как этот сумасброд
руку приложил - у таких, как Басманов, друзей - легион, и не без того, чтобы
кто-то был из высших сфер. Иначе откуда бы ему слышать про все эти проекты?
А сам согласился на младшего научного... Что ж, это он проповедовал еще в
университете - что надо занимать такую должность, чтобы ты мог делать в три
раза больше, чем тебе положено по штатному расписанию.
Вот так и получилось, чтоб через две недели я уже летел из Гатчины прямо
на юг. Собственно говоря, Пушкиногорск уже давно не был самостоятельным
заповедником (информаторий для одного заповедника - это, простите,
непозволительная роскошь по нашим временам), а юго-западной территорией
Единого Пушкинского музея. От взлетной площадки центральной территории -
знаете, в Пушкине прямо за Александровским парком - до Святогорского
ракетодрома было всего пятнадцать минут лету. Вздох по Эрмитажу и Большому
залу Филармонии, который я позволил себе при отлете, был традиционен, но
абсолютно лишен смысла: оказалось, что административно Пушкиногорск - такой
же полноправный район Ленинграда, как Гатчина или Луга. В принципе я мог
даже не оставлять своей квартиры.
Наш центр должен был обслуживать все территории Единого музея, а сюда нас
упекли просто потому, что и в Пушкине, и в Болдине мы смогли бы разместиться
только под землей, что не очень-то уютно. Правда, площадью нас и здесь не
побаловали - монтажная часть ушла-таки под землю, что несказанно обрадовало
биотермистов, дрожавших при колебании температуры в одну сотню градуса. Мы
немножко поторговались из-за названия - быть нашему информаторию
Пушкиногорским, как заповедник, или Святогорским, как ракетодром.
Остановились все-таки на первом.
Когда я прилетел, Басманов уже был там и с полной отдачей занимался
абсолютно не своим делом - принимал оборудование. Мы почти не виделись,
потому что я занимался тоже довольно странным делом: отражал атаки
восторженных и совершенно отрешенных от математики и биоэлектроники
литературоведов, которые, видите ли, лучше меня знали, как надо
"программировать" БЭСС. Между прочим, меня всегда поражало, почему буквально
любой технический специалист, как правило, если не глубоко разбирается, то
хотя бы любит и порядком осведомлен о каком-нибудь вопросе, к его
профессиональным обязанностям ни малейшего отношения не имеющем, но
занимающем его вечера, и праздники, и, может быть, даже сны. Когда-то это
называли не совсем уважительным словом "хобби", переводимым на современный
язык как "придурь". Впрочем, перевод машинный. Я вот никогда не обольщался
на собственный счет и не мнил себя ничем иным, как тривиальным серым
технарем - но все-таки своей вивальдиевской коллекцией я могу похвастаться,
потому что в ней собрано абсолютно все, написанное "рыжим аббатом", -
естественно, из дошедших до наших дней. Я люблю точность, поймите меня
правильно, и только поэтому всегда делаю столько оговорок. Но что - я! А
Роман Шпак из группы биотермистов, занимающийся историей русских колоколов?
А Леночка Пелипенко из лаборатории супервакуумистов, чья статья о