"Ольга Ларионова. Остров мужества (Журнал "Вокруг света")" - читать интересную книгу автора

Четырехдюймовые стенки капсулы пульсировали, словно оболочка волейбольного
мяча, когда его накачивают. Смотровая щель, забранная полосой опалового
плекса, была слепа как бельмо.
"Обидно, - подумал Мануэль. - Все-таки эта дубина Бриан, с его вечными
сомнениями и нытьем, оказался прав. Будущее тут, за глухой титанировой
стеной, за гнутой полосой плексигласового иллюминатора - и оно невидимо,
неощутимо. Сорвалось. Ах, ты!.."
И тут ЭТО появилось. Просто, обыкновенно, как кино. Естественное
явление чуда. Изображение, срезанное границами щели, - чуть подрагивающее,
цветное, объемное, ничуть не фантастическое. Зал? Да, огромный зал, весь
белый, окна эдак шесть на шесть, вдоль стен лиловые досочки приборных и
распределительных пультов, сливающиеся в одну непрерывную полосу. И двое у
проема двери. Старики.
Мануэль с безмерным удивлением смотрел на их чуткие, настороженные
спины, он угадывал в них так хорошо знакомую ему самому утреннюю усталость
после бессонной ночи, усталость, одурманивающую - для человека и
обостряющую все чувства - для экспериментатора; усталость, святую и
проклятую, потому что она берет тебя всего, целиком, и не оставляет тебе
ничего, кроме твоей работы.
И тогда тот из двоих, что был выше и осанкой напоминал самого молодого
из допотопных патриархов, положил свою стариковскую нелегкую руку на плечо
своего собеседника и, наклонившись, пошевелил губами - звуков слышно не
было, и оба они повернулись к Мануэлю, и он увидел их улыбки, и снова
вспомнил самого себя и ребят из своей лаборатории после сумасшедшей ночи,
когда все сделано и подходишь к окну и смотришь на новорожденное солнце,
еще не вошедшее в полную яркость, и слабо улыбаешься, и легонько кружится
голова, а утро уже не только в окне, оно в дверях, и к тебе бегут с новыми
заботами - свеженькие, выспавшиеся лаборантки из соседних отделов; и на
эти заботы снова не хватит дня. Выходило, что так и будет всегда, потому
что там, за иллюминатором, уже бежала, словно повинуясь воспоминаниям
Мануэля, девушка в розовом - непривычный цвет для спецкостюма; и, конечно,
в руках у нее был запечатанный пакет - заботы, на которые этим старикам
снова не хватит дня...
Все шло как надо, и главным в этом мире завтрашнего столетия было не
великолепие не совсем понятного по своему назначению зала, не причудливые
контуры многолепестковых антенн и даже не роскошные формы полностью
восстановленной виллы, видной сквозь распахнутые настежь двери, - главным
был привычный ритм работы, усталые улыбки ученых мужей и то, что все это
существует, все это есть на белом свете, что мир не раскололся на куски и
не рассыпался атомной пылью, и что-то еще, что-то новое, какая-то
неведомая _разумность_ наблюдаемого им мира...


...И тогда тот из двоих, что был выше и осанкой напоминал самого
молодого из допотопных патриархов, положил свою стариковскую нелегкую руку
на плечо своего собеседника и, наклонившись, проговорил, едва шевеля
губами:
- Время, Нид.
И еще:
- Постарайтесь улыбаться, друг мой.