"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

звонка рядом с дверью. И снова ожидание. Может быть, снов, многие из которых
хотелось сфотографировать и составить из них альбом. Может быть, какой-то
внезапности, что наконец-таки снимет с плечей груз этой постоянной и
неопределенной заботы. Приходили люди, опекающие его капитал, и сообщали,
что тот продолжает набухать.
______________
* Yes, you are right. Adam Pikus is my real name (англ.) - Да, вы
правы, мое настоящее имя - Адам Пикус.

Был страх, нет, не так: было опасливое предположение, что он занимает
не свое место, что он даже не очень и Адам Пикус, а некий дополнительный
человек, в силу различных обстоятельств утративший свое имя и занявший в
этой жизни не свое место. Подмена могла произойти во время той самой морской
летаргии. Косвенное подтверждение тому - его способности в устном счете; в
школе, кажется, преподаватель математики все больше морщился от его
неуверенных ответов. Пикус не очень-то понимал, почему именно он стал
обладателем и распорядителем чужого (за годы вдовства имя жены основательно
подзабылось) богатства. То же самое было бы трудно объяснить и суровому
полисмену.
Пикус пытался читать психиатрические и философские книжки, где авторы с
резвой лихостью проходились по проблеме раздвоения личности, двойников и
вообще параллельной жизни, но ничего практического из подобной литературы он
для себя не выудил. Напротив, сомнения усиливались. Разглядывая себя в
зеркале, он с каждым годом находил все больше расхождений между двумя
телами, находящимися по разные стороны сверкающего глянца, который прочие
вещи, стоящие на некотором отдалении позади, отчего-то не искажал.
Он знал, что существует огромное Зазеркалье, он знал, что вопреки
правилам параллельности существуют упоительные, горячие и блаженные точки
пересечения, и самой большой его мечтой, пожалуй, было хоть на миг оказаться
внутри одной из них. Но никак и ничем нельзя было подтвердить своих догадок.
Самой большой его глупостью (по собственному признанию) было посещение
им некоего спиритического сеанса, где опытный - как значилось в газетной
рекламке - медиум обещал "демонстрацию нашего дополнительного пространства".
Конечно, ничего в той душной, полутемной, пропахшей индийскими благовониями
комнате Пикус не увидел, если не считать самого медиума с глазами мрачного
безумца, качающегося круглого столика и с полдюжины визгливых зубастых
старух, которые после сеанса наперебой утверждали, что сумели перекинуться
парой словечек со своими прихорошившимися по поводу такого нежданного
свидания муженьками.
Глупостью, пронумерованной Пикусом цифрой "два", был визит к известному
психиатру, который внимательно выслушал пациента, поговорил, внимательно
прислушиваясь к собственному голосу, и после куриным почерком выписал
несколько рецептов, уже через полчаса впитанных прожорливой уличной лужей.
Не опускаясь, конечно, до посещения twins-show*, он тем не менее
постепенно все больше проникался, пропитывался той мыслью, что где-то там, в
заморской России (теперь всплывавшей в воображении лишь в виде почтовой
открытки с видом Кремля), продолжает жить-поживать Адам Янович Пикус -
выскользнувшее и упорхнувшее за овальные пределы большого зеркала его
собственное отражение, которое, как и он здесь, в Нью-Йорке, тоже изводится
от неясного томления в бесконечных, утомительных и бесполезных поисках