"Иван Лаптев. Власть без славы " - читать интересную книгу автора

уровне стал бы беспокоиться. "Крамола" Платковского была в другом.
Незадолго до злополучной лекции Л. И. Брежнев в одном из своих
выступлений провозгласил, что всякого рода фракционные течения внутри КПСС
изжиты окончательно и бесповоротно - ревизионизм он выделил при этом
"персонально". И вдруг в пику генсеку некий Платковский заявляет, что нет,
ревизионизм жив, ревизионисты - вот они! Получается, что кто-то ошибся -
либо Брежнев, либо Платковский. Ну, а кто - понятно без объяснений.
Член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского горкома партии В.
В. Гришин, прослышав о выступлении Платковского, счел, что дело это
архиважное. Он распорядился создать комиссию и рассмотреть "вопрос" на
специальном заседании бюро МГК. Идти на заседание предстояло мне. К этому
времени я работал в редакции "Коммуниста" лишь год с небольшим - главный
редактор журнала академик А. Г. Егоров пригласил меня из "Советской России",
тогда газеты боевой и популярной. Новенького избрали секретарем
парторганизации. До этого мне ни в комсомольской, ни в партийной работе
участвовать не приходилось, а тут вот оказался у кормила.
В аппаратных играх я тогда ничего не понимал, да и сейчас понимаю мало,
и никак не мог уяснить, почему А. Г. Егоров упорно уклоняется от того, чтобы
пойти на бюро МГК. "Это же дело чисто партийное, ты и иди", - говорил он,
намекая в то же время, что Платковского надо защищать. Дважды меня приглашал
председатель Комиссии партийного контроля МГК КПСС, проверявший редакцию по
этому поводу, некто Крестьянинов. Вроде бы мы с ним объяснились - случай,
дескать, ерундовый, с Платковским мы сами разберемся. Но на бюро все-таки
пришлось идти.
При появлении Гришина все работники горкома, присутствующие в зале
заседаний бюро, встали. Невольно встал и я.
Я впервые видел "живьем" да еще так близко члена Политбюро и
рассматривал его с большим интересом. Невысокого роста, узкоплечий, когда
сел за председательский стол - видно, что сутулый. Голова непропорционально
крупная, волосы прилизанные, располагаются прядями, создавая впечатление
неопрятности. Нахмурен, как черная туча, просто веет холодом.
Дали слово Платковскому, но наш лектор успел сказать буквально одну
фразу о том, что он всю жизнь верно служил делу партии. Гришин резко оборвал
его:
- Кто дал вам право сеять раздор в партии, подрывать авторитет
Центрального Комитета?!
Платковский пытался что-то сказать:
- Товарищ Гришин... Товарищ Гришин...
А тот, как будто не слыша, продолжал:
- Вы хотите сказать, что ленинский Центральный комитет, что Леонид
Ильич недостаточно, не глубоко анализируют состояние партии? Что мы
переоцениваем ее монолитность? Вы это хотели сказать? - он извлек из-под
бумаг магнитофонную кассету и угрожающе "нацелил" ее на Платковского. А
потом с силой шмякнул ее об стол.
Голос у Гришина был, можно сказать, железный, скрежещущий, в нем
действительно звучал металл. От этого его речь производила еще более жуткое
впечатление.
Резко приказав Платковскому сесть, все, дескать, ясно, Гришин вытащил
на трибуну меня:
- А вы, секретарь парторганизации, что скажете? Что у вас за порядки,