"Алексей Ланкин. Лопатка" - читать интересную книгу автора

уже на исходе. Ещё какое-то время он хрипел и стонал. По-видимому, ещё раз
обмочился, потому что до моих ноздрей поднялась новая волна острого запаха.
И затих наконец.
В дзюдо побеждает не тот, кто обладает большей силой, а тот, кто умеет
обратить себе на пользу силу противника. В этом есть некоторый смысл, но
насколько же выше постигнутое мною: победить, не участвуя в схватке! Стать
над своим противником и обратить его не в равного себе, но в ничтожную
игрушку. Не делать бесполезных попыток укрощения Рока, но сотворчествовать
ему.
Я отошёл от трупа.
Вот оно, завершение того пути, в который я пустился пять лет назад,
вступая завоевателем в ночной город на берегу далёкого моря.
* * *
Увидев лежащего у ворот брата и вышагивающего над ним вчерашнего сторожа,
Степан Ильич понял всё. Во вспышке прозрения он увидел значение и своего
смертного предчувствия накануне последнего отъезда на Лопатку, и непонятной
тревоги, томившей его с самого утра - и, наконец, острого чувства упущенного
времени, когда профура-моторист ошвартовался у свай, скорчил удивлённую
морду и продышал перегаром: А хде ж Федя? Давно должен был дотопать.
Не помня себя и схватив первое, что попалось под руку - это была
монтировка, всегда ездившая под сиденьем японского грузовичка - Сегедин
двинулся на Кригера, давясь хрипом: Снова на зону пойду, п-падло!..
Сторож, кажется, отпихнул его, кажется, что-то говорил. Сегедин едва не
захлебнулся от бессилия раздавить, растоптать эту чёрную гадину - но тут же
забыл и её, и своё бессилие, и всё остальное. Он видел только брата, молча и
отстранённо лежащего перед распахнутыми воротами. Брата, который никогда
больше не улыбнётся ему светлыми немецкими глазами, не скажет: Ну, здорово,
зэчара!
Дальнейшее то скрывалось во мраке, то снова озарялось белыми вспышками.
Кто-то - кажется, сам Сегедин - вызывал кого-то по рации. Были какие-то
люди. Носилки. Фёдора унесли, накрыв простынёй.
Узнавая и не узнавая знакомые места, Степан Ильич кружил по лесу, точно
раненый пёс за целебной травой. Кажется, прошла ночь, но Степан Ильич не мог
бы сказать, было темно или нет, видел он в темноте или нет. Брат всегда
гордился тем, что видит в темноте, а он сам? Смутно запомнился дождь.
Когда стало светать, он увидел, что сидит на пирсе.
Он был снова не один. Рядом стояла Изабелла, ничуть не состарившаяся,
такая же широкая и красивая, как много лет назад. Белые волосы так же пышно
лежали по её плечам, и глаза её были совсем не мёртвые глаза, а сияли, как
утренние звезды. И она говорила ему тихо и ласково:
Что же ты, Стёпа? Почему не послушался меня и не уехал с Лопатки?
И, хотя ничего подобного она ему не говорила и вообще ничего сказать не
успела, когда он в припадке ненависти и отчаяния ткнул её прикладом в висок,
Сегедин на её слова не обратил никакого внимания. Он смотрел во все глаза и
спрашивал удивлённо:
Значит, ты меня простила?
Но Изабелла только качала головою, и из-за её спины уже выходил Володя
Шмидт. Степан Ильич никогда не видел его при жизни, а только знал, что на
месте его могилы стоит грохотный цех, и любил рассказывать об этом гостям.
Но странно, Володя совершенно не был здесь лишним, и глаза его были такие