"Алексей Ланкин. Лопатка" - читать интересную книгу автора

в учёбе. Когда предмет его воздыханий отвергал его, он неподдельно страдал -
не в силах понять, что при всей его доброте и мягкости к нему невозможно
питать даже то низменное чувство, которое принято называть любовью.
Закончив предварительные наблюдения над этим персонажем, я избрал его
своим объектом и одновременно орудием. Тактика моя теперь состояла в том,
чтобы сам объект чувствовал себя комфортно в атмосфере самой тёплой дружбы.
Я от начала до конца был прост, естествен и спокоен, и Юра свято верил, что
в моём лице обрёл задушевного друга.
И сколько же такта потребовалось мне, чтобы сохранить его в этом
заблуждении - и одновременно выставить перед публикой во всей неповторимой
тупости.
Юра, - говорил я на первой перемене, когда цвет филфака собирался пить
кофе в буфете рядом с кафедрой общего языкознания. - Юра, как тебе сегодня
понравилась лекция по географии Англии?
Юра, по обыкновению своему, задумывался над трудным вопросом, при этом
сам не замечая, как улыбка пропадает с его губ и как хмурится его лоб.
Наконец, прояснившись, он начинал:
- Ты зна-аешь, я столько от неё ждал! Столько нового об этом можно было
рассказать! А он всё диктовал по своей бумажке - то, что я и в книжке могу
прочесть.
- Ай-яй-яй, - я сочувственно кивал головою, не позволяя себе ни одного
юмористического взгляда в сторону соседей по очереди. - Потерянное время!
Потерянное время - не так ли, Юра?
- Не говори. Я жалею, что пришёл на первую пару - свободно можно было бы
выспаться. Вчера я до закрытия сидел в Публичке, а потом ещё дома кое-что
подчитывал. Голова болит.
- А в библиотеке что делал? - участливо интересовался я.
По Юриному лицу снова проходила тень - вопрос-то не из лёгких! - и тут же
сменялась обычною его блаженной улыбкой. Своим чуть слышным голосом он
отвечал:
- Ты зна-аешь, это так интересно! Меня попросили сделать доклад о Генри
Филдинге. Я раньше никогда его не читал, а тут открыл для себя. Это такой
интересный писа-атель!
Интересно - было Юриным любимым словом. Интересно для него было почти
всё, написанное хотя бы двести или триста лет назад. При этом ко всему
современному он относился весьма критически, не полагаясь на свой
собственный вкус и будучи убеждён, что только фильтр веков может отделить от
грязи и ила чистую воду знания.
Я судил Юру с высоты своей личности. Другие студенты, стоявшие в очереди,
плохо понимали его по другим причинам. Если у кого-то из них и болела
голова, то от продолжительного визита в пивную накануне, но никак не от
работы над книгой.
Я, между тем, одобрительно хмыкал и замечал:
- Это очень хорошо, Юра, что ты успеваешь сделать больше, чем требуется
по программе. Зайковский обязательно отметит твое рвение. Тут уж Юра просто
таял от похвалы, но всё-таки находил в себе силы пробормотать сквозь улыбку:
- Зайковский-то Зайковским... Мне ведь самому интересно.
Тут уж я ничего не говорил - оставалось только развести руками. К тому же
и очередь доходила до меня, и пора было свысока приказать буфетчице:
- Будьте любезны, маленький двойной без сахара.