"Максим и Фёдор" - читать интересную книгу автора (Шинкарёв Владимир)

ГОСТИ (разговор)

(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф, наполненный книгами – ничего книги, но отвратительно затрепаны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же, рядом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бутылки портвейна, хлеб – видно, что Петр ждет гостей.

Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, медленно пьет. Слышен звонок.

Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в коридоре открывается входная дверь.)

ПЕТР(поперхнувшись, кричит): Это ко мне!

(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от частого стыдливого сжимания; Самойлов).

ЖИТОЙ: Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штрафной!

(Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более дешевого, нежели стоящий на столе.)

ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал с утра.

ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда-- сюда… Вовик, колбаса у тебя есть?

(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)

ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?

ВОВИК: Не хватило на два портвейна.

ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.

(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся, один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают; Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает его).

ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник. (Самойлов садится, снишодительно улыбаясь).

ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать. (Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и снова отопьет, как Максим).

ВАСИЛИЙ(Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.

МОТИН: Да ну на фиг… Я после работы этой вообще ничего делать не могу. А удивляются, что мы пьем… Мало еще пьем!

ЖИТОЙ: Верно! (Разливает еще по одной).

ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем – есть выражение философского бешенства.

САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные – похмелье не так мучает.

МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще картины писать – уже год не могу. Возьму кисть в руку, а краски выдавливать неохота, такая тоска берет – что я за час, измотанный нарисую?

ВОВИК: А в воскресенье?

МОТИН(в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую силу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в квартире убраться? А с сыном погулять – надо? В магазин – надо?

ПЕТР: Каждый живет так, как того за…

МОТИН(перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок, хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тысячу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропософией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает). Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую антропософию покажу!…

ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их… Максим с Федором – вроде не работают, а, Петр?

ПЕТР: Не работают.

МОТИН(зло): Как так?

ПЕТР: Да вот так… Как-то.

ВОВИК: Давно?

ПЕТР: Не знаю даже… Василий, ты не знаешь?

(Василий мотает головой).

САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?

МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь – не понимаю. Алкаши натуральные.

ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем! (Разливает).

МОТИН: Это что за колбаса?

ВОВИК: Докторская.

ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто…

МОТИН(перебивает): Да ладно… Видел я ваших Максима и Фе- дора, хватит. Алканавты натуральные.

ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?

(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо записанный "Караван" Эллингтона.)

МОТИН: Выруби.

САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы есть?

ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.

САМОЙЛОВ: А что это?

ЖИТОЙ(Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя ждем!

ПЕТР: Эллингтон.

ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?

ВАСИЛИЙ: Давай.

САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.

ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!

(Житой разливает).

ВОВИК: Так кого убили-то?

ПЕТР(взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с Федором, милиционер. Его и убили.

ЖИТОЙ: Кто?

ПЕТР: Неизвестно.

ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?

ПЕТР(с неохотой): Да там убили, дома.

ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?

ПЕТР: Да один там… Кобот.

ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили? Чем?

ПЕТР: Застрелили… В комнате этого самого Кобота.

ЖИТОЙ: А Кобота забрали?

ПЕТР: Нет.

ЖИТОЙ: Тут надо выпить. (Разливает).

ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить другого. Такие как раз приманка для дьявола – не он убьет, так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее готовым… Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что он просто подвернулся…

САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?

ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет. Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от страха силам зла, стал их совершенным проводником.

ЖИТОЙ: Не понял.

ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал Кобота – допытывал, допытывал…

ЖИТОЙ: И Кобот его, значит…

ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это объяснить… Ну вот знаешь, если человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действительно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой догмат в ламаизме, что мир – не реальность, а совокупность представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и представять себе небо не голубым, а, например, красным, – оно действительно станет красным.

(Самойлов иронически всэ оглядывает, подняв одну бровь выше другой. Житой мается.)

МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?

ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Кобот – преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутался и поверил.

ЖИТОЙ: И кокнул?

ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем… Просто Пужатый выдумал, создал беса, который его же и убил.

САМОЙЛОВ:

(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)

ВОВИК: А это тоже Эллингтон?

(Петр кивает).

ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это время; но каждая злая мысль – это бес, который…

ПЕТР(перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил, написал стишок…

ВАСИЛИЙ: Ну?

ПЕТР: А Максим мне сказал – я точно запомнил – "И ты доиграться хочешь?"

ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).

ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой человек, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек, мещанин – к такому-то как раз лучше не подступать, с таким шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, незаметные и определяют твою судьбу – не ты ли, Мотин, жаловался?

МОТИН: Слушай, хватит…

ПЕТР: Максим так и сказал – мол, оставь его, доиграешься.

САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого Максима, будто на учителя?

МОТИН: Как дети малые – что Петр, что Василий! Носятся, как с писаной торбой, с этими алкашами, носятся…

ПЕТР: Но они действительно нам что-то… Кое-чему научили…

САМОЙЛОВ: Чему?

ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?

МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!

ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как бы…

МОТИН: По дзену?

(Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий улыбается).

ПЕТР: А что?

ЖИТОЙ: А то, что нам пора выпить! (Разливает).

МОТИН: (Самойлову): Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?

ПЕТР: Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расскажу. У дома, где Максим с Федором живут, лежит пень, такой круглый, и Федор, проходя мимо, каждый раз говорил: – Во! Калабаха! Я однажды ему – Что ты всякий раз это говоришь? Я давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим – он с нами шел, показывает мне кулак и говорит: – А это видел?

(Все смеются).

МОТИН: Все?

ПЕТР: Да, все.

(Всеобщий смех).

МОТИН(разводит руками с уважительной гримасой): Да, ето не для слабонервных…

ПЕТР: А чего ржать?

(Смех, было утихший, усиливается).

ПЕТР: Э!…

ЖИТОЙ: Ну, я так скажу; год не пей, а тут сам Бог велел! (разливает).

ПЕТР: Так что по-вашему хотел сказать Максим этой фразой? Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что хотя я много раз, к примеру, видел кулак Максима, он может явиться совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы ни было оно привычно, должно приковывать наше внимание неослабно; ведь все может измениться, все меняется – а мы в плену догматизма. Это внимание ко всему и выражал Федор, так неотвязчиво на первый взгляд обращающий внимание на калабаху. Он вновь и вновь постигал ее.

(Пауза).

САМОЙЛОВ: Это, что называется, высосано из пальца.

ВОВИК: Нет, это все, конечно, интересно, но вряд ли Максим это имел ввиду, когда показывал кулак.

ВАСИЛИЙ: Каждому свое. То есть, каждый понимает, как ему дано.

МОТИН(зло): Ой! Ой! Ой!

ПЕТР: Да, но не в этом дело. Что значит, не имел в виду? Максим и Федор, конечно, все делают интуитивно…

МОТИН: Прошу, хватит!

ВОВИК: Нет, дай досказать-то!

ПЕТР: …но они тоже все-таки понимают, что делают. Вот другой случай. Я заметил, однажды, что Федор, отстояв очередь у ларька, пиво не берет, а отходит.

ЖИТОЙ(пораженный): Зачем?

ПЕТР: Вот я и спросил: зачем? Тем более, что потом Федор снова встает в очередь. И тогда Федор мне ответил: "Чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить его до конца."

(Ухмылки).

САМОЙЛОВ: Ну, это вообще идиотизм.

ЖИТОЙ: Я что-то не врубился. Давайте выпьем! (разливает).

ПЕТР: Ну, эту фразу – чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить до конца – я ему сам когда-то говорил. Известный принцип, восточный. В Китае, например, когда, строили даже императорский дворец, один угол оставляли не достроенным. Так и здесь. Федор, прямо говоря, человек не очень умный, не слишком большой – где ему исполнить этот принцип? Только так, на таком уровне. Он дает понять, что и в мелочах необходимы высокие принципы. Это самое трудное… Конечно, здесь оно выглядит юмористически, но этим тем более очевидно. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип применил – одно дело не довести творение до конца, прервать где-то вблизи совершенства, а другое дело вообще его не начать, остановиться на подготовительном этапе, – стоянии в очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что не за всякий принцип и не всегда следует хвататься.

А еще это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только ржать и умеют!

САМОЙЛОВ: Ну, брось, брось, чего ты разозлился…

МОТИН: А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?

ВОВИК: Да что вы… Ладно…

ЖИТОЙ: Ребята, бросьте! Вовик, ты допьешь когда-нибудь?!

ВАСИЛИЙ: Вовик, тебе уже хватит, по-моему.

МОТИН: Эй, Самойлов! Пленка кончилась давно! Ставь на другую сторону.

САМОЙЛОВ: А что там?

ПЕТР: Эллингтон.

САМОЙЛОВ: А другое что-нибудь есть?

ВАСИЛИЙ: Да оставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину). Ну, как у тебя с работой?

МОТИН: Пошел ты в задницу со своей работой.

ВОВИК: Нет, а интересно это Федор…

ЖИТОЙ: Петр! Ты куда стопку дел? А, дай-ка, вон она у магнитофона.

(Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами).

ПЕТР(как бы про себя): Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Федор… Ну, между нами, люди глупые…

МОТИН(саркастически): Да, не может быть!

ПЕТР: …и ничуть не более необыкновенные, чем мы. Но как ни странно они выбрались из этого мира невыносимой обыденщины… Как бы с черного хода. И вот…

ВАСИЛИЙ: Петр, ты заткнись, пока не поздно.

САМОЙЛОВ: Вовик, передай там колбасу, если осталась.

ЖИТОЙ: Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел бы да ел!

ВАСИЛИЙ: Сам ты, Петр, хоть и лотофаг, помешался на идее разумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, его так размусолить можно.

ПЕТР: А ты попробуй объясни про Максима!

ВАСИЛИЙ: Ты, видно, просто пьян. А Максим и Федор – неизвестные герои, необъяснимые.

ЖИТОЙ: Мать честная! Да мы же еще портвейн не допили!!! Василий, у тебя еще бутылка оставалась!

ВАСИЛИЙ: Точно! Возьми там, в полиэтиленовом мешке.

САМОЙЛОВ: Петр, куда бы Вовика девать?

ПЕТР: Вон у меня под кроватью спальный мешок. Положи его у окна.

МОТИН: Еще бы тут не отрубиться, когда весь вечер тебе мозги дрочат про этих Максима и Федора. Я удивляюсь, как это мы все не отрубились. Если бы хоть путем рассказать мог, а то танки какие-то, коаны. А что такое "Моногатари"?

ЖИТОЙ: Э, ребята! Давайте выпьем, наконец, спокойно! (разливает).

САМОЙЛОВ: Во, тихо! Это Маккартни?

ПЕТР: Да, вроде.

САМОЙЛОВ: Тихо! Давай послушаем. (Прослушивают пленку до конца, притоптывая ногами. Самойлов подпевает).

МОТИН: Давай еще чего-нибудь… Таня Иванова у тебя есть?

ПЕТР: Нет.

ЖИТОЙ: Э, жаль! Вот под нее пить, я вам скажу…

ВАСИЛИЙ: Под нее только водку.

ЖИТОЙ: Так, сейчас сколько? Э, зараза – десятый час! Ладно. Все равно портвейн кончился – надо сложиться и в ресторан!

(Все кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают последние деньги, Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку наобум).

МОТИН: Это что такое?

ПЕТР: Эллингтон.

МОТИН: Ты что его маринуешь, что ли?

(Пауза. Некоторое время в ожидании Житого приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид).

ВАСИЛИЙ(Мотину): Ну, нарисовал что-нибудь?

МОТИН: Да так… Времени нет…

ВАСИЛИЙ: А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.

МОТИН(серьезно): Я жду, когда вырастет сын.

ВАСИЛИЙ: А… Сколько ему сейчас?

МОТИН: Года два.

ВАСИЛИЙ: Года два! Ты что, не знаешь точно?

МОТИН: Два года! Ничего я не жду!

ВАСИЛИЙ: Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется новое. Были в школе – ждали когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, когда сын вырастет, а и того пуще – когда на пенсию выйдем. И самые счастливые – все торопят будущее. Не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом – потом ведь смерть по-вашему?

Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывет к цели. А плывет он – что сам прекрасно знает – к водовороту. И этому пловцу предлагается быть оптимистом.

ПЕТР: Но спасительное недумание о смерти?

ВАСИЛИЙ: От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сумашествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать будем? Слышал я – "жизнь – самоцель", "лучше и умнее жизни ничего не придумаешь!" Чего же вы все ждете?

ПЕТР: Чего это Житого долго нет?

МОТИН: Господи! Как мне все надоело!

(Пауза. Мотин задремывает).

ПЕТР: Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.

Или художник Возрождения – он два дня постился, потом только после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав, когда пыль осядет, брался за кисть.

Вот Мотину хочется только так.

Между прочим про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем.

Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешне не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и внешне не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какой-же грязи стихи растут, не ведая стыда…"

(Василий не выдержав, смеется).

ПЕТР: Ты чего?

ВАСИЛИЙ: Достиг он! (смеется).

ПЕТР: А чего?

ВАСИЛИЙ: Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Петр, фаустовский. Что-то я про Фауста хотел… Да! Это Максим тебе рассказал про Го Си?

ПЕТР: Ну?

ВАСИЛИЙ: А откуда он знает? Откуда ему знать?

ПЕТР: Знает и все тут.

(Пауза).

САМОЙЛОВ: Петр, я полежу на кровати до Житого?

ПЕТР: Давай.

ВАСИЛИЙ(неожиданно пьяно): Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто Пужатого убил.

ПЕТР: Не ты ли уж?

ВАСИЛИЙ: Я? Да нет, не я. Максим убил.

ПЕТР(смеясь): А ты, брат Карамазов, научил убить?

ВАСИЛИЙ: Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?

ПЕТР: Ну почему?

ВАСИЛИЙ: А ты что, не замечал за Максимом ничего странного? Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился. Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давайте графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашивает Максима: "А ты где работаешь?" Максим, вижу, рассердился, говорит ему: "А ты где работаешь?" "В МЕХАНОБРЕ". "Ну так и сиди в своем МЕХАНОБРЕ".

ПЕТР: Ну и правильно ответил.

ВАСИЛИЙ: Все правильно, дзен дзеном, а я думаю – действительно, где это он так работает, что деньги есть каждый день пить?

ПЕТР: Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?

ВАСИЛИЙ: Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Федору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны, да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с подпольщиками еще до революции?!!!

ПЕТР: Василий, ты что? Ты все так прямо, оказывается, и понимаешь?

ВАСИЛИЙ: Ладно, положим – это ладно… Но в Японии они точно были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо. lt;икgt; Короче я вскоре… Ну не вскоре, а сейчас вот… Догадался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со многими из нас проишодит незаметно. Максим уступил свою душу дьяволу.

Не знаю, когда и почему, скорее всего быстро и необдуманно, как все важное в нашей жизни – бац! Бац! – посмотрим, что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьет.

ПЕТР: Да откуда, почему…

ВАСИЛИЙ: По кочану! Не перебивай, посил. А может он вообще не понял, что получает, а что отдает? Проснулся на утро, дьявол ждет приказаний: "Что тебе, Максим, угодно?" – "Да вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу." – "На, пожалуйста, закури. Может, пивку?" – "А что и пивку можешь достать? Ну, сбегай." Вот, так может, за папиросу и кружку пива Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди отдают ее, ради красного словца.

Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души – когда дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт договора ерунда, главное – дела, свершенные человеком, вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без договора помогать, лишь бы помогать – человек и так потерял душу.

ПЕТР: Зло есть наказание самого себя.

МОТИН(приподнимая голову со стола): Все в мире грязь, дерьмо и блевотина, только живопись вечна. (Опускает голову на стол).

ВАСИЛИЙ: А? Да. Так вот, задача дьявола – дать Максиму понятие о пути зла.

ПЕТР: Это все хорошо, но откуда, почему?

ЖИТОЙ(появляясь в дверях, поет): А потому что водочка… Как трудно пьются первые сто грамм!

(Петр и Василий с криками приветствия вскакивают. Самойлов с теплой улыбкой поднимается с кровати).

САМОЙЛОВ(с чувством): Э, ребята!

ПЕТР: Ты одну купил?

ЖИТОЙ: Одну и еще одну вермута!

(Петр, Василий и Житой берутся за руки и пляшут, возбужденно вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фортепьянная вещь Эллингтона "Через стекло").

ЖИТОЙ: Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!

МОТИН(не поднимая головы): Я ничего… Хорошо, сейчас, токо пусть голова полежит…

ЖИТОЙ(хорошим, благославляющим голосом): Ну, ребята, ладно, я разливаю. (Разливает). Уплочено! Налито!

(Все кроме Мотина, выпивают со словами "хорошо пошла", "нормально", "воды дай").

САМОЙЛОВ: Петр, а почему у тебя баб нет?

ПЕТР: Где нет?

САМОЙЛОВ: Ну вот пьем сейчас и раньше, а все баб ни одной нет.

ПЕТР(заунывно и скорбно): Хватит потому что…

ЖИТОЙ: Зря. С бабами веселее. А, хрен, с ними, нам больше достанется. (Разливает). Нет, все-таки Эллингтон ничего.

САМОЙЛОВ: А гитара есть?

ПЕТР: Нет, нету!

САМОЙЛОВ: Жаль… А у соседей есть?

ПЕТР: Нет.

ЖИТОЙ: Ну, ребята, нормально выпили сегодня. Еще бы по фуфырю – и не стыдно людям в глаза будет взглянуть.

САМОЙЛОВ: Сходим за гитарой?

ЖИТОЙ: Куда?

САМОЙЛОВ: У меня парнишка знакомый рядом, может, у него есть.

ЖИТОЙ: Ты чего? Мы пойдем, а они тут все допьют?

ВАСИЛИЙ: Зачем тебе гитара?

САМОЙЛОВ: Лешка, давай сбегаем тут рядом.

ЖИТОЙ: А! Хрен с тобой! Давай-ка на дорожку! (Пьет). Смотрите, без нас не очень!

ПЕТР: Хорошо Самойлов ведет себя сегодня, без выпендрона.

ВАСИЛИЙ: Да, это надо зарубку сделать.

ПЕТР: Слушай, а чего ты там плел насчет Максима? Что он душу дьяволу продал? Притчу какую-нибудь хотел рассказать или так с пьяну?

ВАСИЛИЙ: Почему с пьяну? А, так вот я остановился, что задача дьявола – дать Максиму понятие о зле. Это и нетрудно, мир во зле лежит, а у Максима еще и дьявол в помощниках.

ПЕТР: Он у всех в помощниках.

ВАСИЛИЙ: Ну, вот дьявол Максима и подначивает – чего не пользуешься? Давай, развивайся; хочешь, знание книг всех в тебя вложу, хочешь, поедем путешествовать – по опыту все узнаешь. Ведь бесу для начала нужно, чтобы Максим поумнел, чтобы было чем искушать; а во-вторых, как митрополит Антоний говорит: зверям закона не дано, да он с них и не спрашивает. А вот со знающих, вот с них по знанию и спросится. Незнание закона освобождает от ответственности.

ПЕТР: Ну не думаю. Колесо санс…

ВАСИЛИЙ: Прошу, не перебивай. Сыт я твоим колесом сансары. Конечно, не совсем так. Но где ж ты увидишь, чтобы человек за кружку пива от Бога ушел? А Максиму, собственно, ничего не надо, – не подкопаться – ни сокровищ, ни власти, ни суккубов там обольстительных. Чист, как киник, и знает, что ничего не знает, а то что пьет – чего там… Что ж, говорит, можно и путешествовать. Отправились Максим с бесом в путешествие. Поехали аж на другой конец света, видели там… Видели там индейцев настоящих: круглый год в туристских палатках живут и не работают. Были в Майнце, где Майн впадает в Рейн, видели пожар и как человек из окна на простыню прыгал. Были в Голштинии, были в Паннонии, ничего особенного не видели. Были в Ирландии, видели мужика с бородой и грудями до пупа. А в Амстердаме видели магазин, где бутылочного пива одного 80 сортов, не считая баночного. Были в Саваттхи и Джеттаване, видели как электростанция разрушилась. Были на Сандвичевых островах, видели такую рыбу зеленую, что как посмотришь, так и блеванешь. Были в Орехово-Зуево, там у ларька длинная очередь. Один мужик, чтобы очередь не пропустить, прямо в очереди мочился несколько раз. Из всего путешествия этот мужик Максиму больше всего понравился, решил взять его с собой. Это Федор.

ПЕТР: А! А я думал ты кончишь тем, что Федор – это Мефистофель и есть.

ВАСИЛИЙ: Были потом в Приене ионическом, видели памятник Бианту с надписью: "В славных полях Прионской земли рожденный, почиет здесь, под этой плитой; светоч ионян – Биант". Надпись была, правда, на древнегреческом, и Максим не смог ее прочитать. Тут он впервые пожалел, что не умный. Были в Фивах, видели мудрого мужа, который на вопрос, чему научила его философия, отвечал: "Жевать бобы и не знавать забот". Максим не понял, ну и снова захотел стать умным.

И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и надо. Раз – и стал Максим умным, как… Как два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.

(Петр разливает с нетерпением).

ВАСИЛИЙ: И был его ум так велик, что сам мог понять свою ущербность. Ведь один ум – что с него? Разве философом делаться, или математиком, или вождем народным. Ну и что?

ПЕТР: Как, ну и что?

ВАСИЛИЙ: Ты же сам говорил – помешались на самоочевидности разума?

ПЕТР(раздраженно): Видел я, куда ты клонишь… Если бы ты, западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель этим и искушал:

ВАСИЛИЙ: Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому – хорошо, здорово, все докладчики – ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения… Выходит старичок какой-то, аж трясется от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет "как по написанному"; просто очень любит Достоевского. этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих мудрецов, да все не складно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти – именно Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным рылом в калашный ряд! А? Вот тебе и ум. Что бы тут сказал Федор Михайлович?

(Петр разливает).

ВАСИЛИЙ: Эти докладчики очень умные, прямо страх, какие умные! Да не ущербен ли ум один?

Ну ладно, вот и Максим почувствовал это. Слушай, ты мне вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что еще попросить? Пискнул было в отчаяньи, что чего там мелочиться, – раз путь Бога теперь недоступен – делай меня антихристом. Бес ему: нечего, нечего, много таких желающих, – а сам-то рад, думает – дело в шляпе.

Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей.

Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, засовестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться? Бог-то простит…

ЖИТОЙ(входя): Да они уже вермут открыли! Самойлов, давай-ка!

(Житой разливает, Самойлов с мудрым видом настраивает гитару).

ПЕТР: Ты нам-то налей.

ЖИТОЙ: Да налью, не ссы! (разливает). Мотин, ты так до утра и проспишь?

ВАСИЛИЙ: Пусть спит, у него действительно работа хреновая.

ПЕТР(Василию): И чем дело кончилось?

ВАСИЛИЙ(после паузы): Да ладно… Как-то не знаю уже. Ну победил Максим, остался, правда, без ума, да и из Японии своим ходом добирались.

ЖИТОЙ: Кого победил?

ВАСИЛИЙ: Да нет, я так…

ПЕТР(строго): При чем здесь Кобот? И работа?

ВАСИЛИЙ: Непричем, успокойся.

ПЕТР: А помнишь, как Максим: и ты доиграться хочешь? И с дьяволом со своим этим вечно… Такую байку меньше всего к Максиму можно отнести. Да ты уж пьян, вижу!

ЖИТОЙ: Нормально выпили!

(Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки разных ме- лодий. Он играет очень быстро и чуть трясется.)

САМОЙЛОВ(хлопнув себя по колену): Э, Лешка, наливай, поехали!

ЖИТОЙ: А! Чего там! Давай! (разливает).

САМОЙЛОВ: Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Любую песню.

(Небольшая пауза).

ВАСИЛИЙ:

САМОЙЛОВ(подхватывает):

(замешательство, смех).

ЖИТОЙ:

САМОЙЛОВ и ЖИТОЙ (хором):

(общий смех).

ПЕТР(с поганой ухмылкой):

ВСЕ(хором, с ликованьем):